– Да. Это было практически общеизвестно.
– Господи Иисусе, Беттина. Подумай только, каково было моей маме, когда она узнала, что из всех девушек в Кардиссе я попался с тобой! Она плакала, когда я с ней вчера разговаривал, а она никогда не плачет. На самом деле я только раз видел, чтобы она плакала, – когда мы возвращались с похорон отца. Зачем ты сейчас все это вытащила? Хочешь, чтобы я тебя возненавидел?
– Это не моя вина, Кейп. – Я не знаю, как ему объяснить, что, в отличие от его матери, Бэбс поступает, как ей взбредет в голову.
– Может, и нет, но все равно ты была там все те ночи, когда моя мама не спала, дожидалась его. И в меня ты вцепилась, как последняя извращенка, словно та давняя история тебя заводит.
– Кейп! Когда все это случилось, мне было лет одиннадцать. И я любила твоего отца. Он был ко мне добр.
– Ах, как мило! Что ж, я рад, что он хотя бы к кому-то был добр. Потому что меня он практически игнорировал. Его никогда не было рядом, а если и был, то не обращал внимания.
Я слышу ненависть в его голосе. Начинаю плакать.
– Я не собираюсь тебя жалеть, Беттина, если ты жалости хочешь.
Я ничего не могу с собой поделать. Слезы все льются и льются, прочерчивают дорожки по моему лицу.
– Тебе правда так надо меня ненавидеть? Я не хотела… я не хотела про это заговаривать. Я просто подумала, что, учитывая обстоятельства, тебе надо знать.
– И чего ты от меня хочешь?
– Не знаю. Чтобы ты сказал, что это не моя вина? – рискую я. – Чтобы простил, что не рассказала раньше?
– А вот этого не будет, – отвечает он.
Он старается, чтобы это прозвучало подло, но я знаю, что ему тоже хочется плакать. Он встает, отходит на несколько шагов, потом поворачивается, к нему уже вернулось самообладание:
– Ищи и в этом хорошее: ты всегда можешь написать про это рассказ.
27. Понедельник
Октябрь 1983
До «суда» три дня. В кампусе я приобрела статус своего рода «знаменитости». Всем не терпится узнать, каковы будут последствия нашего проступка. Нас отчислят или нам позволят остаться? Проступок особенно пикантный, поскольку речь идет о сексе. Большинство учеников школы слишком поглощены учебой, чтобы потерять невинность.
Мередит все еще в ярости, и остальные девчонки Брайта следуют ее примеру. Они больше не отпускают гадких замечаний, они попросту меня игнорируют. Холли это дается нелегко, потому что она взаправду милый и добрый человек. Не может заставить себя рассказать родителям о случившемся с соседкой по комнате, у которой вроде бы были такие же, как у ее семьи, ценности. Воображаю, как она говорит в телефонную трубку: «Да, все отлично. Мы с Беттиной прекрасно ладим».
Но и ее остатки доброжелательности развеиваются как дым, когда до нее доходит, что я тут не бедная ученица по гранту, как она сама, а дочь Бэбс Баллентайн, «шоколадной наследницы». Я в родстве с едой, как они изначально и думали.
Холли узнает это от одной ученицы старших курсов из Чикаго, которая позвонила домой поделиться новостями, что меня ждет дисциплинарная комиссия. А родители ответили, мол, чего еще ждать от дочери Бэбс с ее деньгами. Теперь у Холли есть свои причины со мной не разговаривать. Я солгала ей и ее родным. Тот факт, что я этого не хотела, не в счет.
Мне не вполне понятно, когда Бэбс приедет в кампус. Я боюсь ей позвонить и спросить. Она может приехать во вторник вечером и повести меня в город обедать. Она может дождаться среды и приехать перед самым «судом». Или, может быть, ну просто может быть, она вообще не приедет. Придется подождать, там видно будет.
Вечером в понедельник, после обеда, в нашей с Холли комнате пусто, но на стене у моей кровати кто-то большими коричневыми буквами вывел слово «ЛГУНЬЯ». Я подхожу поближе и обнаруживаю, что эпитет написан шоколадом. На стене за моей подушкой красуется слово «БЛЯДЬ» – тоже шоколадом. Мне стыдно, а еще я прихожу в ярость, что придает мне смелости встретиться лицом к лицу с Мередит, Джесс и Холли.
Я врываюсь к ним в комнату. Потрясена видом того, что Холли курит. Она явно еще не научилась и кашляет после каждой затяжки, но не сомневаюсь, к концу семестра, в декабре, она овладеет этим полезным навыком.
– В чем дело? – раздраженно спрашивает Мередит.
– Что это за долбаные художества у меня на стене? Должна сказать, написать шоколадом весьма оригинальная идея.
Мередит пропускает мой вопрос мимо ушей, зато поворачивается к Холли, которая смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Я узнала правду о твоей семье. Как ты посмела позволить моим родителям считать, что у тебя нет денег? Ты даже взяла десять долларов у папы! Ты что, над нами издевалась?
В любых других обстоятельствах я попыталась бы объяснить, даже извиниться. Но сейчас я в такой ярости от дезертирства Холли, от того, что она испоганила мне стену, что могу только буравить ее взглядом.
– Тебе известно, что это считается преследованием? – спрашиваю я. – А это посерьезней того, в чем меня сейчас обвиняют.
Холли бледнеет, смотрит на Мередит, но та только говорит:
– К списку похвальных эпитетов Холли следовало бы добавить «доносчица» и «сучка».
Я никогда на них не донесу, но черпаю некоторое удовлетворение в их реакции на мой блеф.
– А пошла ты, Мередит, – говорю я и иду в ванную за тряпкой.
Намочив ее, я начинаю оттирать стену. По крайней мере, Холли не воспользовалась несмываемыми чернилами.
Покончив со стенами, я сажусь за домашние задания. Зачем? Просто не могу придумать, чем бы еще заняться. Потом я замечаю, что все вещи Холли исчезли.
Она, наверное, перенесла их в пустующую комнату на двоих дальше по коридору, по другую сторону от двери Мередит и Джесс. «Ну и что?» – говорю я себе. Она оставила коврик, который смастерила мне ее мама. Долбаная семейка Комбсов и их глупый, льстивый подарочек. Это ведь их вина, что я солгала про деньги. И что мне с ним делать? Отослать коврик по почте, приложив пятьдесят долларов и записку: «Донна, может быть, тебе следует обратиться в программу «Следи за весом» или купить себе красивые туфли?» или просто выбросить? В пентхаусе он все равно будет выглядеть глупо.
28. Телефонный звонок II
Октябрь 1983
Я страшно боюсь столкнуться с Джейком или Кейпом, поэтому сижу у себя в комнате, пропускаю завтрак, потом вдруг звонит телефон. От Дидс ни слуху ни духу, поэтому я бегу вниз и беру трубку.
– Алло?
– Беттина, милая, это Бэбс.
«Милая?» Учитывая обстоятельства, звучит фальшиво, но кому какое дело.
– Привет, Бэбс, – отвечаю я неуверенно, я ведь не знаю, куда заведет этот разговор.
