Я вылез из машины и, чтобы никто не заметил, как дрожат мои руки, спрятал их за спину. Рик уже ждал меня. От нетерпения он даже слегка подпрыгивал. Выйдя из машины, Джимми запрокинул голову и потянул носом воздух.
— Вот интересно, сколько сейчас градусов? — Он прикрыл глаза и замер, точно и не собирался сегодня работать.
— Столько, сколько надо сейчас градусов. — Я развернулся и направился к ульям.
В траве возле улья валялись облетевшие хлопья краски. А еще там, как обычно, лежали пчелы. Я снял крышку и откинул сетку. Готовился я к худшему, но все было в порядке. Матку я не увидел, но зато там достаточно было и яиц, и личинок самых разных размеров. Шесть рамок, забитых под завязку. Семья оказалась вполне себе живой, и с другой ее можно было не объединять.
Я повернулся к Джимми, а тот кивнул на улей, который только что осмотрел:
— Тут все путем.
— И здесь тоже, — подхватил Рик.
Мы двинулись дальше. Солнце припекало, мы открывали улей за ульем и тщательно осматривали их, я постепенно перестал потеть, свитер отлип наконец от спины, а руки высохли и согрелись. Ясное дело, не все шло гладко. Некоторые семьи приходилось объединять, а кое-где исчезла матка. Но ничего особо серьезного. Похоже, эта зима сжалилась над ними. Будто отголоски случившейся на юге трагедии до нас не дошли. Впрочем, с чего бы? О пчелах мы заботились, и недостатка они ни в чем не знали.
Мы решили перекусить, уселись на старые раскладные стулья и развернули слипшиеся бутерброды. Сперва все почему-то молчали, а потом Рик не выдержал:
— Знаете историю про Купидона и пчел?
Ему никто не ответил. Опять история. Как по мне, так лучше б он приберег ее для кого-нибудь еще.
— Ну так знаете? — не унимался он.
— Нет, — ответил я, — не знаем мы про Купидона с пчелами.
Джимми ухмыльнулся.
— Купидон — это бог любви, — начал Рик. — У древних римлян.
— Он еще из лука стреляет, — сказал я.
— Ага, так и есть. Сын Венеры. Внешне он выглядит как такой крупный младенец, но всегда таскает с собой лук и стрелы. Когда его стрела попадает в кого-нибудь, тот человек сразу страстно влюбляется.
— Фу, вот извращенцы-то, — высказался Джимми, — сделать младенца богом страсти.
Я расхохотался, а Рик неодобрительно посмотрел на меня.
— Так вот. Известно ли вам, что свои стрелы он обмакивал в мед?
— Нет, об этом я не слыхал.
— А я так вообще про этого Купидона впервые слышу! — признался Джимми.
— Теперь знайте — стрелы он макал в мед, а мед крал. — Рик потянулся так, что стул громко заскрипел.
Мы с Джимми заулыбались, но Рик не обратил на это внимания. Он рвался поделиться с нами своей историей.
— Так вот. Младенец этот таскал мед у пчел, причем целыми ульями. И продолжалось все это, пока… — Для пущего эффекта Рик на секунду умолк. — Пока однажды пчелам это не надоело и они на него не набросились. — Он вновь замолчал. — А Купидон-то был, ясное дело, совсем голый, как и полагалось тогда богам. Ох и искусали его пчелы! Все тело. Вообще ВСЕ!
— Ну, получил по заслугам, — сказал я.
— Может, и так. Но ты тоже не забывай — Купидон ведь совсем младенец. Поэтому он побежал к своей маме, Венере. Надеялся, что она его пожалеет. Он рыдал и удивлялся — как это пчела такая маленькая, а причиняет такую боль. Но если вы думаете, что мамаша его пожалела, то нет, она просто посмеялась.
— Посмеялась? — не поверил я.
— Ага. «Ты тоже маленький, — сказала она, — а ведь твои стрелы заставляют страдать сильнее, чем пчелиный укус».
— Надо же, — удивился я. — А потом что? Что дальше было?
— Да ничего не было. На этом история заканчивается, — ответил Рик.
Мы с Джимми удивленно уставились на него.
— Да ладно? И это вся история? — переспросил Джимми.
Рик пожал плечами:
— Ну да. Зато на эту тему нарисована целая куча картин. Стоит такая Венера — красотка, все при ней, кожа белая, фигура клевая. И она голая, как и полагается. Рядом с ней — ее сын Купидон, весь в слезах, в руках куски воска, а в тело ему впились пчелы.
Я передернулся.
— Тоже мне мамаша, — сказал Джимми.
— Вот и я о том же, — согласился Рик.
Мы наконец замолчали. Я несколько раз моргнул, стараясь избавиться от стоящей перед глазами картинки — ревущий младенец, с ног до головы искусанный пчелами.
Солнце напекало шею. Такие дни Эмма называет чудесными. Я попытался понять, что же в них такого чудесного. И решил, что солнце — это неплохо, потому что солнце означает мед. Год, похоже, будет хороший. А если год будет хорошим, значит, и деньжат скопим. И вложим их в пасеку. Да, так оно все и будет. Кому вообще нужна твоя Флорида? — вот как я ей скажу сегодня же вечером. Кому нужна твоя Флорида?
Тао
Наступил вечер. Но мы не спали. Разумеется, мы не спали. Мы думали, нас отвезут в маленькую больницу нашего поселка, но нас отправили в огромный медицинский центр в Широнге. Этот центр занимал там целый квартал. Почему нас везли туда, никто не сказал. Водителя в «скорой помощи» не было, и машина на полпути просто развернулась и поехала в противоположном направлении. Мы вдвоем сидели спереди, в кабине, так что спросить нам тоже было некого.
В медицинском центре нас провели в комнату для родственников. Время от времени из коридора доносились чьи-то шаги, но к нам никто не заглядывал, и я решила, что мы так и останемся здесь вдвоем.
Я стояла возле окна, выходившего на площадку перед въездом в больницу. Вокруг медицинского центра высились громады жилых домов, а сама больница состояла из пяти низких зданий, щупальцами раскинувшихся в разные стороны и объединенных общим центром. В некоторых окнах горел свет, но таких было немного. Целое крыло оставалось совершенно темным. Больницу выстроили давно, в другую эпоху, когда жителей в этом регионе было куда больше. Время от времени к больнице подъезжали машины, а на площадке возле входа даже приземлился вертолет. Когда же я видела вертолет в последний раз? Видимо, очень давно, много лет назад. Вертолеты потребляли слишком много топлива, и поэтому их больше не использовали. Дрожащие лопасти пропеллеров разрывали воздух, белые халаты врачей трепетали, и мне казалось, будто они сейчас оторвутся от земли и взлетят. Дверца вертолета открылась, и из него на землю спрыгнули двое мужчин и женщина — все в деловых костюмах. На больных они не походили, но тут же быстро направились к входу, похоже, торопились куда-то.
Иногда «скорая» подъезжала с сиреной, и тогда к машине подбегало сразу несколько врачей, готовых принять носилки. Больного вытаскивали из машины и катили в больницу, а по дороге врачи и медсестры колдовали над ним. Так же было, когда приехали мы. Однако мы этого не видели. Все произошло так стремительно. Когда мы вышли из машины, Вей-Веня уже унесли и нам осталось лишь смотреть в спину врачам, вкатившим носилки внутрь. На носилках лежал Вей-Вень, хотя его я не увидела, его закрывали спины в белом. Я рванулась следом, хотела просто взглянуть на него. Но дверь уже захлопнулась, и открыть ее я не смогла.
