– Мне нужно всего лишь поговорить с аббатом, – заверил ее Томас. – Подождем окончания службы.
Он посмотрел на высокий клирос, где на стене виднелась лишь громадная фреска Страшного суда. С одного ее края в адское пламя низвергались грешники, в рядах которых, к удивлению Томаса, имелось множество монахов в рясах и священников в сутанах. Чуть ближе, в боковом нефе, помещалось изображение Ионы и кита. Эта тема показалась Томасу странной для столь удаленной от моря обители. Зато фреска напомнила ему о том, как отец рассказывал эту притчу и как мальчишкой он спускался на галечный пляж в Хуктоне и вглядывался в даль в надежде увидеть большого кита, способного проглотить человека.
Напротив Ионы, наполовину в тени колонн, скрывалась еще одна фреска, и Томас понял, что видит святого Жуньена. На картине был изображен монах, преклонивший колени на клочке свободной от снега земли и устремивший восторженные глаза на руку, которая протягивала ему с небес меч.
– Вот он! – пораженно воскликнул Томас.
Монахи, стоящие в задней части нефа, услышали его, и большинство обернулось, чтобы посмотреть на Женевьеву и Бертиллу.
– Женщины! – в испуге зашипел один из братьев.
Второй поспешил к Томасу.
– Паломникам дозволяется входить в храм только между утренней и дневной службами, – возмущенно заявил он. – Но не в этот час! Уходите, все!
Робби, Кин, Роланд и три гасконца последовали за Томасом в церковь, и негодующий монах простер руки, как будто намеревался вытолкать всех прочь.
– У вас мечи! – возопил он. – Вам следует уйти!
Обернулись и другие монахи, пение прервалось недовольным гулом, и Томасу припомнились слова священника, который утверждал, что толпа монахов опаснее любой шайки разбойников.
– Людям кажется, что это просто выхолощенные молокососы, – твердил отец Томасу. – Но это не так, клянусь Богом, не так! Они способны драться, как дикари!
Здешние монахи алкали боя, и тут их насчитывалось по меньшей мере сотни две. Они полагали, надо думать, что ни один воин не посмеет обнажить меч внутри храма. Ближайший к Томасу монах явно верил в это, потому что ткнул Томаса в грудь мясистой ручищей. И как раз в этот миг с высокого алтаря раздался звон колокольчика. Звон был яростный и подкреплялся стуком посохов по каменному полу.
– Пусть не двигаются! – проревел мощный глас. – Я приказываю им остаться!
Последние звуки хора нестройно стихали, пока не иссякли до полной тишины. Монах по-прежнему не убирал руку от груди Томаса.
– Отцепись, – тихо проговорил Бастард.
Монах буравил его злыми глазами, и Томас перехватил его руку и силой отвел ее назад. Монах сопротивлялся, потом, ощутив мощь лучника, выпучил от страха глаза. Он попытался выдернуть руку, но Томас гнул ее до тех пор, пока не ощутил хруст костей запястья.
– Я велел тебе убрать ее, – прорычал он.
– Томас! – ахнула Женевьева.
Бастард взглянул на главный алтарь и различил возвышающуюся там фигуру; фигуру мужчины, облаченного в красное, высокого, тучного и властного. Паломников привел сюда кардинал Бессьер. И он был не один. По краям нефа рассредоточились арбалетчики, и Томас услышал, как щелкают взведенные тетивы. Тут было по меньшей мере с дюжину стрелков, все в ливреях с зеленым конем на белом поле, имелись и латники, а рядом с кардиналом, на верхних ступенях алтаря, стоял граф де Лабруйяд.
– Ты была права, – тихо обратился к Женевьеве Томас. – Мне следовало захватить с собой лучников.
– Приведите их сюда! – приказал Бессьер.
Кардинал улыбался, и это было неудивительно, ведь враги сами пришли прямо к нему в руки и могли уповать только на его милость, а кардинал Бессьер, архиепископ Ливорнский и папский легат при французском дворе, милости не ведал.
Отец Маршан, высокий и мрачный, маячил за спиной кардинала. Томас, которого провели по нефу между расступающимися перед ним монахами, рассмотрел в темных углах церкви еще ратников.
– Добро пожаловать, – сказал кардинал. – Гийом д’Эвек.
– Томас из Хуктона, – с вызовом поправил Томас.
– Бастард, – уточнил отец Маршан.
– И шлюха-еретичка, его жена! – добавил кардинал.
– И моя супруга тут, – пробормотал Лабруйяд.
– Две потаскухи! – заявил Бессьер веселым тоном. – Держите их! – рявкнул он арбалетчикам, охранявшим Томаса. – Томас из Хуктона, – продолжил он. – Бастард. Что же привело тебя в сей дом молитвы?
– Мне дали поручение, – ответил англичанин.
– Поручение? Какое? – Кардинал говорил с показной добротой, как будто имел дело с младенцем.
– Не дать священной реликвии попасть в злые руки.
Губы Бессьера расплылись в улыбке.
– Какой реликвии, сын мой?
– Малис.
– Вот как? И в чьи же руки?
– В ваши, – ответил Томас.
– Вот видите, на какую подлость способен этот Бастард! – Теперь кардинал обращался ко всем присутствующим. – Он взял на себя смелость лишить святую Мать-Церковь одной из самых почитаемых ее реликвий! Он уже предан анафеме! Он отлучен от спасения, но все равно осмелился заявиться сюда и притащить в это святое место этих шлюх, намереваясь похитить то, что Господь дал преданным своим слугам.
Бессьер воздел руку и указал на Томаса:
– Ты отрицаешь то, что отлучен от Церкви?
– Я признаю себя виновным лишь в одном, – заявил Томас.
– В чем именно? – Кардинал нахмурился.
– У вас был брат, – напомнил Хуктон. Лицо кардинала потемнело, вытянутый палец задрожал, потом опустился. – У вас был брат. И он погиб.
– Что тебе об этом известно? – угрожающим тоном спросил кардинал.
– Что он был убит стрелой, выпущенной одним дьявольским отродьем. – Томас мог молить о пощаде, но знал, что ничего этим не добьется. Его поймали в ловушку, в кольцо арбалетчиков со взведенными тетивами и латниками, и ему оставалась только дерзость. – Известно, что его сразили стрелой, срезанной с ясеня в час заката. Стрелой, что была очищена от коры ножом женщины, оснащена стальным наконечником, выкованным беззвездной ночью, и оперена перьями гуся, зарезанного белым волком. И та стрела была выпущена из лука, пролежавшего неделю в церкви.
– Колдовство, – прошептал кардинал.
– Все они должны умереть, ваше высокопреосвященство, – в первый раз подал голос отец Маршан. – И не только шлюхи и отлученец, но и эти люди тоже! – Он указал на Робби и Роланда. – Они нарушили данную ими клятву!
– Клятву человеку, пытающему женщин? – Томас язвительно хмыкнул.
Он слышал, как по мостовой за дверями храма стучат копыта. А еще – голоса, и голоса сердитые.
Бессьер тоже их уловил и глянул на дверь, но не заметил ничего угрожающего.
