– Пуатье расположен в Пуату?
– Естественно.
– Человек, пытавшийся ослепить Женевьеву, может быть там, – промолвил Томас, но не добавил, что там может находиться и Малис. Впрочем, он не знал, верит ли в существование меча.
– Как насчет Женни? – осведомился Куртуа. – Она останется здесь?
Томас покачал головой:
– Святой Павел учил, что жены должны повиноваться мужьям своим, но никто не удосужился втолковать это Женни.
– Как ее глаз?
Томас поник. Женевьева сшила кожаную повязку на глаз, которую не любила надевать, но уж лучше повязка, чем молочная белизна поврежденного глазного яблока.
– Брат Майкл думает, что глаз уцелеет, только видеть ничего не будет. – Томас пожал плечами. – Ей кажется, что она превратилась в уродину.
– Женни не может быть уродливой, даже если бы попыталась, – галантно заметил старый рыцарь. – А как насчет брата Майкла? Возьмешь его с собой?
Томас усмехнулся:
– Он в полном твоем распоряжении. Дай ему арбалет, – думаю, он научится стрелять и не попадать в самого себя.
– Ты не хочешь его брать?
– И смотреть, как он сохнет по Бертилле?
Куртуа хмыкнул.
– Боже, ну и быстр же он! – воскликнул шевалье, наблюдая, как Роланд де Веррек сражается с двумя соперниками одновременно, стремительно отражая их атаки своим мечом.
Казалось, это совсем не требует от него усилий, хотя оба соперника явно выкладывались целиком, стараясь преодолеть его защиту.
– Он едет с тобой на север, – произнес Анри.
– Таково его желание, да.
– Знаешь почему? Он больше не хочет быть рыцарем-девственником.
– От этого есть простое средство! – Томас рассмеялся. – Удивляюсь, отчего это он до сих пор не прибег к нему.
Шевалье Анри смотрел за боем Роланда.
– Он великолепен! Как ему удалось отразить тот выпад?
– Искусство, – ответил Томас. – И тренировка.
– И целомудрие, – добавил Куртуа. – Де Веррек убежден, что тайна его искусства кроется в целомудрии.
– Господи, тогда я должен быть настоящим слабаком! Он серьезно?
– А перед тем как ему жениться на Бертилле, ее нужно сделать вдовой. И он не намерен терять свою девственность до свадьбы.
– Боже правый! – воскликнул Томас. – Правда?
– Роланд говорит, что они обручены. Можно обручиться с замужней женщиной? Кстати, он потолковал с отцом Левонном и пришел к выводу, что не нарушит свое целомудрие, женившись. Но чтобы жениться на графине, она должна быть вдовой, поэтому сначала ему придется убить ее супруга.
– Надеюсь, отец Левонн объяснил, что Лабруйяд едва ли погибнет в битве.
– Почему нет? – удивился Куртуа.
– Потому что он слишком богат. Его стоимость как пленника составляет целое состояние. Если дела примут скверный оборот, ублюдок просто сдастся, и никто не откажется от огромного выкупа, чтобы помочь Роланду де Верреку потерять девственность.
– Сомневаюсь, что наш рыцарь-девственник в полной мере это осознает, – заметил Анри. – А как насчет сэра Робби?
– Он едет со мной, – отрезал Томас, и голос его прозвучал угрюмо.
Куртуа кивнул:
– Ты не доверяешь ему?
– Скажем так: предпочитаю, чтобы он постоянно был у меня на виду.
Анри помассировал лодыжку.
– Его человек вернулся на север?
Англичанин кивнул. Скалли выразил желание возвратиться к лорду Дугласу, и Бастард поблагодарил его, дал кошель с деньгами и отпустил на север.
– Напоследок он пообещал в будущем убить меня, – сообщил Томас.
– Господи, да это ужасное создание!
– Ужасное, – согласился Томас.
– Думаешь, он доберется до французской армии?
– Уверен, что Скалли и дорога сквозь ад не повредит, – отозвался Томас.
– Скалли – это шотландское имя?
– Говорит, его мать была англичанкой. Он взял ее имя, потому что имя его отца ей было неизвестно. Шайка шотландцев пленила ее в Нортумберленде и, судя по всему, пустила по кругу.
– Так, выходит, он на самом деле англичанин?
– Только не по его мнению. Очень надеюсь, мне не придется драться с этим ублюдком.
Два дня шла подготовка к походу. Дни, когда луки натирали животным воском, подправляли оперение у сотен стрел, чинили сбрую, точили мечи и секиры; дни, когда люди пытались заглянуть в будущее и гадали, что готовит оно для них. Томас не мог выбросить из головы битву при Креси. В памяти остался хаос сражения, крики лошадей и людские вопли, стоны умирающих и вонь от дерьма, распространившаяся по заваленному телами полю. А еще – звук, с которым тысячи стрел срываются с тетивы, и француз в шлеме в форме свиного рыла, украшенном длинными красными лентами. Помнил, как красиво развевались эти ленты, когда воин упал с лошади и умер. Помнил оглушительный грохот французских барабанов, который гнал своих всадников на смертоносные клинки; помнил скакунов, ломающих ноги в специально вырытых для этого ямах-ловушках; помнил гордые стяги в грязи, женский плач, псов, пирующих над выпотрошенными солдатами. Помнил крестьян, подкрадывающихся в темноте, чтобы ограбить трупы. Ему вспоминалась вся слава битвы: красные ленты умирающего, окровавленные тела и одинокий ребенок, безутешно рыдающий над погибшим отцом.
Бастард знал, что французы собирают армию. И у него был приказ присоединиться к принцу. И вот, когда пожелтели первые листья, Томас повел эллекин на север.
* * *
Жан де Грайи, капталь де Бюш, завел коня под сень дубов. Всякий раз, когда конь переставлял копыта, слышался хруст желудей. Осень уже наступила, но проливной дождь, помешавший армии овладеть Туром, наконец-то прекратился, и за несколько теплых дней земля подсохла.
Этим утром капталь не облачился в свои яркие цвета. Черно-желтые полосы делали его слишком заметным, поэтому, как и остальные тридцать два воина, следовавшие за ним, он был одет в простой коричневый плащ. Лошадь тоже была подходящей масти – гнедой. В сражение де Бюш пошел бы на могучем скакуне, приученном к битве, но для такой схватки больше подходил обычный рысак. Он быстрее и выносливее.
– Вижу шестнадцать, – негромко доложил один из воинов.
– Там еще среди деревьев, – добавил другой.
Капталь молчал. Он смотрел на французских всадников, появившихся на опушке леса за полосой пастбища. Под коричневым плащом на каптале был хоберк без рукавов – кольчуга на кожаной основе. На голове сидел басинет без забрала; помимо этого, у него не имелось никакого защитного снаряжения, если не считать простого щита на левой руке. У левого бедра рыцаря висел меч, а в правой руке он держал копье. Оно было укороченным. Тяжелое копье, которым пользуются на турнирах, для этой задачи было слишком громоздким. На конце копья, уткнутом в опавшую листву, висел треугольный прапорец с изображением взятой с герба капталя серебряной двустворчатой раковины на поле из черно-желтых полос. Это была его единственная уступка тщеславию знати.
