– Господи! – с восторгом прошептал Кин рядом с Томасом.
Томас не обратил на ирландца внимания.
– Мне жаль, госпожа, – сказал он.
– Когда?
– Сегодня ночью, я надеюсь.
– Лучше бы мне умереть, – проговорила она.
– Томас, дозволь мне пойти и поговорить с графом, – предложил отец Левонн.
– И какой, к черту, прок ты рассчитываешь получить? – Вопрос Томаса невольно прозвучал слишком резко.
– Дай мне поговорить с ним.
Томас покачал головой.
– Граф де Лабруйяд, – сказал он, – злобный ублюдок, жирный, подлый и гневливый ублюдок. В этот час вечера он, надо полагать, уже наполовину пьян, и отпусти я тебя в его замок, обратно ты, вполне вероятно, уже не выйдешь.
– Значит, я останусь там. Я ведь священник, и иду туда, где во мне нуждаются. – Отец Левонн помолчал. – Разреши мне поговорить с ним.
На мгновение Томас задумался.
– Если встанешь перед замком.
Левонн поколебался, а потом кивнул:
– Идет.
Томас взял Кина под локоть и вывел на двор фермы.
– Не позволяй отцу Левонну входить в замок. Из него наверняка сделают еще одного заложника.
Ирландец в кои веки утратил дар речи, но кое-как овладел собой.
– Кровь Господня! – воскликнул он печально. – Да она настоящая красотка!
– И принадлежит Лабруйяду, – резко напомнил Томас.
– Такая способна затмить звезды и обратить разум мужчины в дым, – промолвил Кин.
– Она замужем.
– Какое прелестное создание! – восторгался ирландец. – Оно заставляет поверить, что Господь действительно любит нас.
– А теперь ступай и найди свежую лошадь, – велел Томас. – А потом вы с отцом Левонном доставите послание Лабруйяду.
Он обернулся к священнику, который вышел следом за ними под свет луны.
– Произнеси свои слова, отче, но если ты не убедишь графа отпустить Женевьеву, я обменяю графиню.
– Да, – без воодушевления отозвался отец Левонн.
– Я хочу покончить с этим делом, – отрезал Томас. – Потому что завтра мы выступаем на север.
На север. Чтобы присоединиться к принцу или найти Малис.
* * *
Роланд де Веррек чувствовал, что душа его парит как птица в чистом небе; птица, способная пронизать облака сомнений и взлететь на высоту славы; птица с крыльями веры, белая, подобная лебедям, плавающим во рву замка графа Лабруйяда. Внутри этого замка и находился теперь рыцарь, преклонивший колени в залитой огнями свечей часовне. Он чувствовал биение собственного сердца; оно не просто билось, но колотилось гулко о грудную клетку, словно в такт взмахам крыльев его воспаряющей души. Роланд де Веррек пребывал на вершине блаженства.
В тот вечер он узнал об ордене Рыболова. Он слушал, как отец Маршан рассказывал ему о целях ордена и миссии по поиску Малис.
– А я знаю про Малис, – сказал Роланд.
Отец Маршан оторопел, но быстро оправился.
– Знаете? – спросил он. – Что именно вам известно, сын мой?
– Это меч, который святой Петр принес в Гефсиманский сад, – ответил рыцарь. – Меч, который он извлек, чтобы защитить нашего Спасителя.
– Священное оружие, – промолвил негромко отец Маршан.
– Но проклятое, отче. Говорят, что оно проклято.
– Я тоже про это слышал. Проклято, потому что святой Петр выхватил его, а Иисус укорил ученика. Dixit ergo Iesus Petro mitte gladium in vaginam…
[25] – начал священник цитату из Евангелия, но остановился, заметив несчастный вид Роланда. – В чем дело, сын мой?
– Если злые люди завладеют этим мечом, отец, они обретут неслыханное могущество!
– Вот для того и существует орден, – терпеливо объяснил священник, – чтобы обеспечить обладание Малис за Церковью.
– Но проклятие может быть снято! – воскликнул Роланд.
– Вот как? – удивился отец Маршан.
– Говорят, что если Малис отправить в Иерусалим и освятить в стенах храма Гроба Господня, то проклятие разрушится и меч станет орудием славы Господней, – сообщил де Веррек. – Ни один другой меч, ни Дюрандаль Роланда, ни меч Карла Великого Жуаез, ни даже Экскалибур короля Артура, не сравнится с Малис. Если проклятие будет снято с нее, она станет самым священным оружие на Божьей земле.
Отец Маршан слышал благоговение в голосе Роланда, но вместо того, чтобы охладить его пыл репликой, что путешествие в Иерусалим столь же вероятно, как и второе пришествие святого Петра, важно кивнул:
– Тогда нам следует прибавить к задачам ордена еще и эту, сын мой.
Роланда приняли в орден в залитой ярким светом часовне. Он исповедался и получил отпущение грехов, а теперь стоял на коленях перед алтарем. Другие рыцари располагались позади него, в небольшом нефе с белыми стенами. Роланду было приятно видеть в рядах ордена Робби, но второй шотландец, увешанный костями Скалли, его смущал. Даже несколько минут в обществе Скалли были невыносимы из-за грубости этого дикаря, чему способствовали его издевательская ухмылка, ругань, злобный нрав, язвительность и тяга к насилию.
– Это и в самом деле примитивный инструмент, – пояснил Роланду отец Маршан. – Но Господь находит применение и самой скромной глине.
Сейчас Скалли переминался с ноги на ногу и бормотал, что они теряют время. Рыцари ордена молчали, наблюдая, как отец Маршан возносит молитву на латыни. Церковник благословил меч Роланда, возложил руки на голову молодого человека и повесил ему на шею ленту с вышитым изображением ключей Рыболова. Молитва продолжалась, и свечи в часовне гасли одна за другой. Было похоже на службу в Страстную пятницу, когда в ознаменование смерти Искупителя церкви христианского мира погружались в темноту. И когда догорела последняя свеча, остался только бледный лунный свет, падающий из единственного высокого окна часовни, да робкое красное пламя лампады, отбрасывающее багрово-кровавую тень на серебряную фигуру распятого Христа, на которую восторженно смотрел Роланд. Он обрел смысл жизни, нашел призвание, достойное его чистоты. И он разыщет Малис.
Женевьева вскрикнула. Потом вскрикнула еще раз.
* * *
Когда Кин и отец Левонн подъехали к подъемному мосту, ирландец окликнул караульного, который бросил на двух появившихся в лунном свете всадников равнодушный взгляд, а затем зашагал по парапету надвратной башни.
– Ты слышишь? – крикнул Кин. – Скажи своему господину, что его женщина у нас. Он хочет получить ее назад, так ведь?
Ирландец ждал ответа. Его лошадь стукнула копытом.
