– Обо мне они спрашивали? – осведомился он.
– Нет.
– Хорошо.
В Мутуме доминиканец обрел убежище. Он старел и устал блуждать по дорогам Франции, полагаясь на милость чужих людей в части ночлега и куска хлеба. Годом ранее Фердинанд забрел в башню, и дряхлый граф пригласил его остаться. Они разговаривали, сидели за столом, играли в шахматы. Хозяин поведал ему древние истории про темных владык.
– Англичане вернутся, так мне кажется, – сказал монах наконец. – Да и французы тоже могут.
– Почему?
– Они кое-что ищут.
– Да уж все обыскали! Даже свежие могилы разрыли, но ничего не обнаружили. Англичане ушли в Авиньон.
– Тебе это точно известно?
– Так они говорили. Что пойдут за отцом Каладрием в Авиньон. – Служанка еще раз перекрестилась. – И что тут потребовалось священнику из Авиньона? Зачем англичанам приходить в Мутуме?
– Вот из-за чего. – Брат Фердинанд показал ей старый клинок.
– Если им это нужно, так пусть забирают! – с презрением воскликнула женщина.
Граф Мутуме, опасаясь, что рыщущие англичане разграбят гробницы в Каркассоне, упросил доминиканца спасти Малис. Брат Фердинанд подозревал, что старик на самом деле хотел своими руками прикоснуться к клинку, увидеть диковину, которую берегли его предки, реликвию такую могущественную, что обладание ею могло отправить душу прямиком на небеса. Такими отчаянными были мольбы графа, что монах согласился. Малис он спас, но его собратья-доминиканцы учили, что этот меч является ключом от рая и люди по всему христианскому миру желают завладеть им. С какой стати они проповедуют это? Фердинанд подозревал, что тут его вина. Наслушавшись рассказов Мутуме про Малис, монах, как послушный член ордена, направился в Авиньон и передал легенду великому магистру. Великий магистр, человек добрый, улыбнулся и сказал, что каждый год рождаются тысячи подобных историй, но ни одна не содержит правды.
– Помнишь, что случилось десять лет назад, когда пожаловала чума? – спросил он. – Как все христиане верили, что открылся Грааль. А перед этим что было? Да, копье святого Георгия! И это тоже оказался вздор. Но спасибо, брат, что сообщил мне.
Благословив Фердинанда, великий магистр отослал его назад. Но вдруг магистр поведал о реликвии кому-то еще? И вот теперь благодаря черным братьям слух растекся по всей Европе.
– Тот, кому суждено править нами, обретет его и будет благословен, – проворчал монах.
– И что из этого следует? – спросила старуха.
– То, что иные люди сходят с ума в поисках Бога, – пояснил брат Фердинанд. – Это означает, что каждый жаждущий власти ищет знака свыше.
Старая экономка нахмурилась, не в силах понять, но она всегда подозревала, что у брата Фердинанда не все дома.
– Мир сошел с ума, – произнесла женщина, ухватившись за слово. – Говорят, что английские дьяволы половину Франции сожгли! Где же король?
– Если придут англичане или кто-то еще, скажи им, что я ушел на юг.
– Ты уходишь?
– Для меня тут небезопасно. Быть может, когда все это безумие пройдет, я вернусь, но пока мне лучше удалиться в высокие испанские горы. Там я спрячусь.
– В Испании? Да там же бесы живут!
– Я ведь в горы пойду, поближе к ангелам, – успокоил ее брат Фердинанд.
На следующее утро он направился на юг, но едва отошел достаточно, чтобы из деревни его никто не видел, свернул на север. Ему предстояло долгое путешествие, чтобы уберечь сокровище.
Он вернет Малис законному владельцу. И поэтому пойдет в Пуату.
* * *
Коротышка со смуглым хмурым лицом и копной перепачканных краской черных волос примостился на высоких лесах и кистью втирал коричневый пигмент в сводчатый потолок. Он буркнул что-то на незнакомом Томасу языке.
– По-французски говорить умеешь? – спросил Томас.
– Мы тут все говорим по-французски, – ответил художник, переходя на означенный язык, которым владел, но с заметным акцентом. – Разумеется, мы чертовски хорошо говорим по-французски. Ты пришел дать мне совет?
– Насчет чего?
– Фрески, конечно, дубина ты этакая. Тебе не нравится цвет облаков? Бедра у Святой Девы слишком полные? Головы у ангелов чересчур маленькие? – Художник указал кистью на другую часть потолка, где ангелы дули в трубы в честь Девы Марии. – «Слишком маленькие головы» – так кое-кто говорит, – продолжил коротышка. – Но откуда они смотрели – с одной из моих лестниц! А с пола они выглядят идеальными. Разумеется, они идеальны, ведь это я их написал. И пальцы Девы Марии тоже. – Он яростно ткнул кистью в потолок. – А эти Богом проклятые доминиканцы заявляют мне, что это ересь. Ересь! Открывать пальцы на ногах у Святой Девы! Иисус сладчайший, в Сиене я изобразил ее с голыми сиськами, и никто не угрожал сжечь меня на костре. – Художник замахал кистью, потом отстранился. – Мне жаль, моя дорогая, – произнес он, обращаясь к изображению Марии, которое писал на потолке. – Тебе запретили иметь сиськи, а теперь еще лишили пальцев на ногах. Но пальцы еще вернутся.
– Вернутся? – не понял Томас.
– Штукатурка сухая, – буркнул художник, как будто тут и понимать нечего. – Если писать фреску по сухому, краска станет шелушиться, как короста на шлюхе. Это займет годы, но еретические пальцы снова выступят. А доминиканцы этого не знают, потому что они чертовы дураки.
Художник переключился на родной итальянский и осыпал ругательствами своих помощников, которые гигантским пестиком мешали в бочке свежую штукатурку.
– Они тоже дураки, – сообщил он Томасу.
– Так ты пишешь по сырой штукатурке? – спросил англичанин.
– Ты сюда пришел получить урок по живописи? Тебе придется чертовски щедро мне заплатить. Ты кто такой?
– Меня зовут д’Эвек, – представился Томас, у которого не было желания обнародовать в Авиньоне свое настоящее имя.
Среди церковников у него врагов хватало, а Авиньон служил папской резиденцией и, значит, был полон попов и монахов. Он приехал сюда, потому что неприятная старуха из Мутуме уверила его, что загадочный отец Каладрий отбыл в Авиньон, однако у Томаса теперь зрело дурное предчувствие, будто он зря потратил время. Бастард осведомился у доброй дюжины священников, не знаком ли им отец Каладрий, но никто даже не слышал о нем. Впрочем, никто тут не знал и самого Томаса и того факта, что его предали анафеме. Он теперь был еретиком, находился вне пределов милости Церкви, человеком, которого полагается выследить и сжечь, однако не смог устоять перед соблазном посетить огромную крепость-дворец папы. В Риме, по причине церковной схизмы, тоже имелся папа, но реальная власть сосредоточилась в Авиньоне, и Томаса впечатлило богатство громадного здания.
– Судя по говору, ты нормандец, – предположил художник. – А может, англичанин?
