– Завтра с наступлением сумерек, в восемнадцать часов ориентировочно, будет совершён налёт наших бомбардировщиков на аэродром. Наша задача – обозначить цель ракетами: белой и зелёной.
Разведчики переглянулись. Тёмного времени оставалось не так много, и следовало поторапливаться. Днём группой передвигаться рискованно. И ракетами обозначать аэродром – значит навлекать на группу проблемы. Аэродром охраняется всегда как минимум ротой охраны. И ракеты они заметят, и организуют преследование, причём обязательно с ГФП. Но приказ надо исполнять, нравится он или нет.
– Парни, быстро собираемся. Сафронов, будешь проводником.
Покинули временное убежище, почти сразу на бег перешли. Каждый понимал, что сейчас быстрота – это залог безопасности. Если не успеют к рассвету до аэродрома добраться, найти место для днёвки, могут сорвать задание. Вымотались здорово, но успели. Пот градом тёк, исподнее – кальсоны и исподняя рубашка – мокрые. Разведчики даже успели увидеть, как на аэродром садились самолёты – один за другим, шесть двухмоторных. Как только приземлился последний самолёт, прожектор тут же погас, чтобы не демаскировать аэродром. Лётчики моторы заглушили, сразу настала тишина.
Разведчики цепью рассыпались, пошли искать возможное укрытие на день, обнаружили большую воронку. А уже время поджимает, на востоке светлая полоса появилась, через считаные минуты солнце взойдёт. В воронке и укрылись, со стороны не видно. Местные жители сюда не пойдут, немцы запретили близко подходить. Разведчики были довольны. Аэродром обнаружили, радио в разведотдел дали. Теперь только ракетами навести, и можно уходить. Не подозревали разведчики, что выход радиостанции в эфир засекли, причём сразу с трёх пеленгаторов, что давало высокую точность. Один пеленгатор был в Орле, принадлежавший функабверу, ещё два пеленгатора входили в состав немецкой 9-й армии. Спецслужбы с армией не дружили: пока шли согласования, уходило время. Всё же к месту работы радиостанции направили группу захвата. Она прибыла в указанный район к полудню на грузовике. Военные полицейские нашли развалины и в них свежие следы на пыльном полу. Причём следы от немецких сапог. Командир группы решил доложить своему начальству. Ведь следы могли оставить не русские партизаны, а военнослужащий вермахта, тогда попахивало предательством. Изменник в армии, что может быть хуже? Начальство всполошилось, к развалинам выслали проводника с собакой, на его ожидание потратили впустую ещё два часа. К сожалению, группа ГФП сама изрядно наследила, и собака не сразу взяла след, да и времени прошло много. Свежесть следа для преследования собакой имеет важное значение. Если давность следа не более двух часов, да ещё в сухое время, собака идёт уверенно. При дожде и тумане запах следа теряется быстро. Опытная ищейка унюхает след через шесть-восемь часов, но это максимум. Сначала собака рванула уверенно. Вслед за проводником побежала полевая полиция. Но через несколько километров собака след потеряла. Покрутилась, заскулила и села. Проводник попробовал описать круг, вдруг след обнаружится, но бесполезно. Командир группы захвата узнал главное сейчас – направление, куда ушёл радист. Развернув карту, он стал размышлять. Если это был кадровый военнослужащий вермахта, то ближайшие воинские подразделения в Фёдоровке, где стояла ремонтная полевая мастерская, а ещё аэродром между Юрьево и Алексеевкой. О, эти сложно произносимые русские названия! Первым делом группа направилась вместе с собакой к Фёдоровке. Командир группы, обер-лейтенант Шенгауэр, для начала приказал проводнику пройти с собакой по периметру мастерских. Если радист здесь, собака должна отреагировать. Потом выстроили всех ремонтников. В замасленных комбинезонах, с грязными руками, они не производили впечатление людей, умеющих работать на рации. Ремонтировать бронетехнику – да! Но работать на ключе с такими кистями? Всё же собака обнюхала ремонтников и не отреагировала. Похоже, мастерские – пустышка. Группа ГФП устала и проголодалась, устроили небольшой отдых. Командир ремонтной мастерской отдал распоряжение, и повар приготовил для всей группы кофе, а сухой паёк был с собой.
Шенгауэр посмотрел на часы. С момента передачи радио прошло уже шестнадцать часов, и радист мог уйти очень далеко, если достаточно тренирован, на сорок километров. Связываться со своим начальством не хотелось, ведь остались непроверенными ещё военнослужащие аэродрома, как лётчики, так и аэродромная обслуга. То, что изменник мог быть лётчиком, обер-лейтенант сильно сомневался. Или обслуга аэродрома, или партизаны. На Орловщине их меньше, чем в Брянской области, но они есть и беспокойств доставляют много. После кофе и галет с печёночным паштетом не хотелось совершать марш-бросок, но обер-лейтенант себя заставил. Всё же он присягал фюреру и немецкому народу и должен исполнить свой долг.
Марш-бросок совершать не пришлось. Начальник ремонтных мастерских, довольный, что ГФП к нему и подразделению претензий не имело, любезно предоставил грузовик. Обер-лейтенант уселся в кабине, полицейские и проводник с собакой – в кузове. На машине ехать недалеко и недолго: полчаса по этим ужасным русским дорогам, которые и дорогами-то назвать можно с трудом. Какая же это дорога, если после дождя по ней невозможно проехать? Шенгауэр сам видел, как на такой дороге буксовал танк Т-III, который пришлось вытягивать гусеничным тягачом.
Грузовик с группой гехаймфельдполицай проехал всего в сотне метров от воронки, в которой укрылись разведчики. Илья, бывший дозорным, грузовик отчётливо видел, но не придал значения. Шенгауэр с группой прибыл на аэродром. Первое, с чего начал проверку, – с роты охраны. Пёс обнюхал всех, но знака не подал. Командир роты охраны, так же как и командир лётной группы, категорически отрицал, что их подчинённые покидали территорию подразделения. Шенгауэр охотно поверил, скорее всего, радиостанция была партизанская, а собака след не взяла, так как за давностью он выветрился. По причине позднего времени обер-лейтенант решил остаться со своей группой на аэродроме, тем более командир роты охраны оказался земляком, из Верхней Померании. И можно было отлично скоротать время за рюмкой шнапса.
Когда стало темнеть, Архангельский приказал радисту включить рацию на приём. Могут поступить указания из разведотдела, да даже бомбардировку отменить, ситуации всякие бывают. Через полчаса пришла шифровка, что группа бомбардировщиков вылетела и расчётное время появления над целью через сорок пять минут.
Следовало пошевеливаться.
– Подъём! Идём к роще, где самолёты замаскированы.
По причине осени на деревьях листва опала давно, но немцы натянули между деревьями маскировочную сетку и самолёты прятали под ней. Сверху, с пролетающих самолётов, аэродром был незаметен. О качестве маскировки говорил хотя бы тот факт, что аэродром ни разу не бомбили.
Из рощи уже доносились звуки прогреваемых моторов. Разведчики начали нервничать. Если немецкие самолёты успеют вылететь на задание, какой смысл в бомбардировке? Испортить воронками полосу и свалить несколько деревьев? Смысл бомбардировки – нанести урон боевой технике врага. Разбитый или сгоревший самолёт не восстановить, а новый делается не быстро и стоит денег. Разведгруппа до рощицы не дошла, залегли в ложбине. Если прилетят наши бомбардировщики, запросто можно попасть под осколки. Командир скомандовал Илье:
