– В твоем завещании?! Уж не помирать ли ты собралась? – Она слегка наклонилась вперед. – Даже не думай!..
Опустив голову, я рассматривала горку овсяных хлопьев на столе. Фиби говорила шутливым тоном, но ее догадки были слишком близки к истине, чтобы я могла чувствовать себя спокойно.
– Нет, я не собираюсь умирать, – сказала я наконец, отпив еще глоток кофе. Сейчас латте мне даже нравился – нравился тот маслянисто-ореховый привкус, который сообщало ему натуральное, цельное молоко. – Просто… просто мне уже давно следовало составить завещание. Мне кажется, с моей стороны это было бы только… разумно, не так ли?
Фиби шумно выдохнула – совсем как человек, который испытывает огромное облегчение.
– Вот и хорошо, а то ты меня чуть не напугала. – Она накрыла рукой мою ладонь, и ее лицо стало серьезным. – У меня ведь тоже есть завещание – мой адвокат составил его, когда я разводилась с Винсом. Что касается твоей просьбы, то… я не возражаю. Я с удовольствием стану официальным опекуном твоей Кэсси.
– Спасибо! – сказала я совершенно искренне. – Я сделаю тебя резервным опекуном, ладно? Основным будет бабушка, но… Я пока не знаю точно, что с ней и чем она больна. Возможно, придется все изменить – ты будешь главным опекуном, а бабушка – резервным. Просто я сначала хотела поговорить с тобой, потому что… – Я обвела глазами разгромленную кухню и попыталась не думать о том, как моя дочь будет жить среди рассыпанных овсяных хлопьев и перевернутой мебели. – В общем, тебе и так приходится кормить четверых, и вешать тебе на шею еще одного ребенка было бы с моей стороны не по-товарищески.
– Молли, я тебя умоляю!.. – Фиби всплеснула руками. – За меня можешь не беспокоиться, я справлюсь. Быть может, со стороны действительно может показаться, будто моя жизнь – хаос и бардак, но если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится, я сделаю все, чтобы позаботиться о Кэсси должным образом. Уж в этом-то ты можешь на меня положиться! Короче, поступай, как считаешь нужным, и не волнуйся: с твоей девочкой все будет в порядке.
Я почувствовала, как у меня увлажнились глаза. Я не могла обещать Фиби, что не умру, но, по крайней мере, теперь я знала: если мне не удастся избежать ловушки, уготованной мне судьбой, о Кэсси будет кому позаботиться.
* * *
Когда я была еще совсем ребенком, мы с мамой частенько гуляли по Оушен-авеню и узким прибрежным улочкам Кармела-Приморского, заглядывая в витрины небольших магазинов или заходя в лавочки, помещавшиеся в крохотных коттеджиках с высокими крышами, резными карнизами и голландскими дверьми. Мама, правда, никогда ничего не покупала, за исключением своих любимых соленых ирисок. Мы жевали их на ходу, стараясь съесть все до прихода домой, чтобы отец не догадался, где мы были.
Мама обожала эти тихие кварталы. А папа их ненавидел. Эти старомодные, но достаточно солидные и уютные даже на вид домики, которые, казалось, мирно дремлют в тени ухоженных палисадников под мерный рокот близкого моря, воплощали в себе все, к чему он всегда стремился, но чего так и не сумел достичь. Умиротворенное спокойствие, достаток, размеренное течение счастливой и мирной жизни… Отец, несомненно, мечтал о чем-то подобном, но пал жертвой своей собственной мнительности и вздорного, мелочного характера. Безработный алкоголик, он целыми днями раскачивался в кресле-качалке, а по ночам мучил маму, обвиняя ее во всех своих неудачах. Он был убежден: именно то, что когда-то она предвидела его пьянство, повлекло за собой его нынешнюю зависимость от спиртного. Возможно, знание собственного будущего действительно подействовало на папу подобно яду, уничтожив и его амбиции, и уверенность в себе, однако и отпустить нас с мамой он не хотел. Ежедневными придирками и угрозами он сумел подавить мамину волю и удержать нас рядом с собой.
Сейчас я стояла перед витриной «Морской сказки» и пыталась рассмотреть сквозь собственное отражение в стекле разложенные на полках украшения. Больше всего мне понравились изящные изделия из речного жемчуга в золотой филиграни. Они были действительно хороши, и я невольно вздохнула, подумав о том, как давно я мечтала, чтобы и мои работы красовались в этой витрине.
– Когда-нибудь, – сказала мне мама во время одной из наших прогулок, – твое «морское стекло» тоже будет выставлено здесь вместе с работами лучших местных мастеров.
– Ты правда думаешь, что я… что у меня получится? – спросила я. Мне тогда было всего четырнадцать, и я только недавно начала оправлять свои находки витой серебряной проволокой.
Мамины глаза, синие, как океан, странно блеснули, а морщинки под ними стали заметнее. Прежде чем ответить, мама опустила руку в белый шелестящий пакет со сладостями и протянула мне мятную тянучку – розовато-белую, завернутую в тонкую вощеную бумагу.
– Я не думаю, я знаю, – ответила она твердо. – Я… видела твои украшения в этой витрине. – И мама указала мне на вывеску магазина, мимо которого мы проходили. Я подняла голову и прочла выведенное золотыми буквами название: «Морская сказка».
И вот, почти полтора десятка лет спустя, я снова стояла перед этим магазином. Интересно, сбудется ли мамино предсказание?
Прежде чем войти, я разгладила юбку и только потом толкнула дверь. Негромко звякнул дверной колокольчик, и сидевшая за прилавком пожилая женщина вскинула голову. Она была в светло-голубой рубашке из ткани шамбре и вязаном жилете с ковбойским орнаментом. Ее шею и запястья украшали серебряные цепочки и браслеты, в ушах покачивались массивные серьги из чеканного серебра, а пальцы обеих рук были унизаны серебряными кольцами и перстнями. Увидев меня, женщина улыбнулась, и на ее гладких щеках появились глубокие параллельные морщины, похожие на трещины на старой коже. Морщины придавали ей немного деревенский вид, однако, несмотря на это, сразу было понятно, что передо мной – хорошо образованный человек, занимающий не последнее место в художественном сообществе Монтерея.
– Чем могу служить?
– Я – Молли Бреннан, – представилась я, приблизившись к прилавку. – Я приехала, чтобы встретиться с Офелией Лоример.
– Молли!.. – воскликнула женщина и, поднявшись, протянула мне руку. – Очень приятно. Мэри мне много про вас рассказывала. Офелия – это я.
Ее голос звучал тепло и доброжелательно, и я немного расслабилась.
– Мне тоже очень приятно, – сказала я, пожимая протянутую руку. Рука Офелии была тонкой, чуть шершавой, но сильной, и я сразу почувствовала в ней родственную душу. Такие руки обычно бывают у художников-прикладников, работающих с неподатливыми природными материалами.
– Я привезла украшения, о которых мы с вами говорили по телефону, – добавила я, и Офелия вышла из-за прилавка.
– Прекрасно! – Она кивнула, и ее серьги закачались в противоположных направлениях, словно дети на качелях. – Давайте присядем и поговорим спокойно… – С этими словами Офелия Лоример подвела меня к стоявшему в углу столику с прозрачной столешницей. – Чай? Кофе? Может быть, минеральной воды?
– Нет, спасибо. – Я открыла свой демонстрационный кейс и убрала в сторону защитную прокладку из плотного черного бархата, под которой в специальных ячейках-гнездах лежали несколько моих лучших украшений, отличавшихся особо сложным проволочным плетением.
