Когда я закончила, он некоторое время молча хмурился, потом медленно покачал головой.
– Все не так, – проговорил он.
– Ты мне не веришь? – Собственный голос показался мне скрипучим и хриплым, впрочем, он таким и был, поскольку во рту у меня основательно пересохло.
– Ты не так меня поняла. – Оуэн положил ладонь мне на плечо, потом коснулся щеки. – Я не верю, что ты убила своего отца.
– Но ведь он подчинялся моим приказам.
– Да, это я понял, но… Как долго длится этот эффект… эффект внушения в обычных условиях? Несколько минут? Секунд?..
– Что-то в этом роде. – Я неуверенно кивнула. Я и в самом деле не могла сказать точно.
– А где погиб твой отец?
– На перекрестке Третьей и Центральной улиц. А что?
– Отсюда это не меньше четверти часа ходьбы. Самым быстрым шагом. За это время сила внушения должна была неминуемо ослабеть и… Точно!.. – Оуэн щелкнул пальцами, словно осененный какой-то идеей. – Скорее всего, твой отец был пьян, к тому же он только что задушил твою мать… Как только до него дошло, что он натворил, его первым побуждением было бежать куда глаза глядят. Вот он и побежал…
У меня задрожал подбородок. Прижав руку к животу, я отрицательно качнула головой, все еще держась за свою первоначальную версию, хотя больше всего на свете мне хотелось поверить его доводам. Ах, если бы все действительно было так, как говорил Оуэн, тогда я смогла бы освободиться от той неимоверной тяжести, которая давила на меня все двенадцать лет! Не сразу, конечно, но все-таки освободиться.
– Я знаю, Молли, тебе больно об этом думать, но… давай разберем все, что случилось, еще раз.
– Если бы я не заставила его уйти из дома, он не оказался бы на этом перекрестке и не стал бы переходить улицу на красный свет, – сказала я. С самого начала этот довод казался мне абсолютно неопровержимым.
– Ты ничего не знаешь наверняка, просто не можешь знать, – мягко возразил он. – Кстати, есть еще один вполне возможный вариант… Что, если твой отец сам бросился под машину?
– Ты думаешь, у него проснулась совесть и он решил покончить с собой?
– Я не знаю, что это было – совесть или страх перед наказанием, перед тюрьмой и позором, но исключать эту возможность нельзя. – Оуэн пожал плечами. – Вот почему мне кажется, что ты не должна винить в его смерти себя, особенно если учесть количество других факторов, которые могли оказать свое действие, когда внушение сошло на нет. Твоя ситуация… – Оуэн замолчал, уголок его губ несколько раз дернулся, и он постучал себя ладонью по груди. – На самом деле твоя ситуация очень похожа на мою. Ты не должна считать себя виновной в гибели отца, точно так же как я не должен считать себя ответственным за смерть Энрике. В конце концов, он сам решил залезть в воду и наверняка нашел бы способ добиться своего, как бы внимательно я за ним ни следил.
– И все равно вспоминать об этом случае тебе по-прежнему больно.
– Да, больно. С моей стороны было бы глупо это отрицать. Но чувствовать боль и казнить себя за то, в чем ты не виноват, – это совершенно разные вещи.
Я вздохнула.
– Ты мог бы стать прекрасным отцом, – сказала я.
Его брови удивленно приподнялись.
– Ты думаешь?
– Да. Мой собственный отец был ужасным человеком, но он не заслуживал смерти. Особенно такой.
– Но ведь он убил твою мать!
– Я знаю. И за это он должен был на годы отправиться в тюрьму, но умереть… – Я покачала головой. – Мне кажется, для него это слишком суровое наказание. Папа не был чудовищем, просто он оказался слишком слабым.
Оуэн взял меня за руку и прижал к своим губам.
– Тетя Мэри знает что-нибудь о том, что ты мне сейчас рассказала?
– Я не думаю. Все эти годы я старалась держать свой разум закрытым.
– Спасибо тебе, – поблагодарил он.
– За что? – удивилась я.
– За то, что ты все мне объяснила. Теперь я понимаю, что случилось с тобой двенадцать лет назад.
Я высвободила руку.
– Это ничего не меняет. Наши отношения должны остаться такими же, как сейчас.
– Вот как? Тогда, быть может, ты заодно объяснишь, почему мне небезопасно быть рядом с тобой?
Я встала и вытерла вспотевшие ладони о джинсы. Мне с трудом удавалось владеть собой, мои чувства и эмоции, которые я так тщательно скрывала, готовы были вот-вот вырваться на поверхность, а мне… мне этого совершенно не хотелось. У меня хватало серьезных проблем и без объяснений с бывшим любовником.
– Слушай, давай наконец поедим, – предложила я. – Я здорово проголодалась, к тому же на завтра у меня запланировано много дел, так что силы мне понадобятся.
Оуэн потер подбородок и тоже поднялся.
– Хорошо. Но я все равно буду считать, что объяснение за тобой.
Я кивнула. У меня не было никаких сомнений, что Оуэн попытается любыми способами вытащить из меня правду, и именно это служило еще одной веской причиной, по которой нам с Кэсси следовало как можно скорее уехать. Но главная причина была в другом. Каждый раз, когда я смотрела на Оуэна, я все отчетливее понимала, что никогда не переставала его любить и что прошедшие двенадцать лет только укрепили это чувство.
А это меня пугало. Я сомневалась, что, уехав из Пасифик-Гроув во второй раз, сумею снова запереть в своем сердце любовь, боль и вину, как я уже сделала однажды.
* * *
Пока Оуэн подкладывал в камин новые поленья, я подогрела и разложила по тарелкам бабушкину стряпню. Ужинали мы сидя на ковре перед камином, единогласно решив, что в данный момент роскошная гостиная с накрытым в ней парадным столом не соответствует нашему настроению. Пока мы ели, Оуэн довольно успешно поддерживал непринужденную атмосферу, рассказывая мне всякие смешные случаи и истории о проказах своих собак и о том, с какими трудностями им приходилось доставать запчасти для антикварного «Триумфа» Пола.
Когда с трапезой было покончено, я отнесла тарелки в кухню, а Оуэн принес и поставил в мойку наши стаканы из-под виски и воды. Часы на микроволновке показывали без четверти девять, и я засобиралась домой.
– Мне пора, – сказала я Оуэну. Мне и в самом деле нужно было укладывать Кэсси спать.
Повернувшись ко мне, Оуэн прислонился к раковине и сложил руки на груди.
– Ты не жалеешь, что обо всем мне рассказала?
Прежде чем ответить, я прислушалась к своим внутренним ощущениям. Нет, стыд и боль, с которыми я успела сродниться за двенадцать лет, никуда не исчезли, но вместе с тем я испытывала и что-то новое. Облегчение. Груз, который я так долго носила на своих плечах, уже не казался мне столь невыносимо тяжелым. Трагедия оставалась трагедией, но вопросы и предположения Оуэна заставили меня взглянуть на происшедшее под новым углом. Быть может, осознав, что он совершил, мой отец действительно бежал куда глаза глядят. Быть может, он был просто слишком пьян, чтобы, переходя улицу, следить за приближающимися машинами. А может, как и предположил Оуэн, он действительно не вынес мук совести и предпочел покончить с собой.
