– Когда вы приехали, твоя мать выглядела болезненной и хрупкой, – продолжала бабушка. – Что касается Брэда… – Она замолчала и некоторое время внимательно смотрела на лежавшее у нее на коленях незаконченное покрывало, словно отсчитывая петли. Наконец спицы в ее руках снова пришли в движение, а взгляд, как и прежде, устремился на пылающий в камине огонь.
– Брэд очень изменился…
– Каждый, кто злоупотребляет спиртным, в конце концов меняется. – Я наконец нашла в себе силы оторваться от живительного тепла и опустилась в свободное кресло рядом с бабушкой. Я тут же протянула к огню ноги в промокших носках. Оконное стекло за моей спиной снова задрожало, словно кто-то плеснул на него водой из ведра.
– Но ты… – Бабушка показала на меня спицей. – Ты была особенной. Я почувствовала это, как только ты переступила порог моего дома. В руках ты держала старого и довольно грязного игрушечного медведя, глаза у тебя были зеленые, как море, и казались большими-пребольшими, а волосы были даже светлее, чем сейчас у Кэсси. Ты была очень похожа на свою мать, Молли. Ты и сейчас на нее похожа, – закончила она грустно.
Я кивнула. Глаза у мамы были ярко-голубыми, как у Кэсси, и я подумала, что благодаря дочери я могу снова видеть ее живой. Для меня это значило очень много, ведь я до сих пор сильно тосковала по матери.
– Пока твои родители устраивались и распаковывали вещи, – добавила бабушка, – мы с тобой сидели вот в этой самой кухне и пили горячий шоколад. У тебя были почти безупречные манеры, но я заметила, что ты все время теребишь ворот своей блузки. Ты, наверное, ее не помнишь, а вот я помню очень хорошо. Ее воротник и рукава были отделаны очень красивыми белыми кружевами, а сама она была розовато-желтого оттенка, какой бывает у персиков, когда они только начинают созревать. Тогда ты сказала, что это твой любимый цвет, а я объяснила тебе почему. Ты помнишь – почему?..
Я покачала головой и села поглубже в кресло, подтянув ноги под себя.
Бабушкины губы изогнулись в легкой улыбке.
– Этот цвет в точности соответствовал цвету твоей ауры. Я так тебе и сказала… – Она закончила ряд и тут же начала новый. – От удивления ты даже рот разинула – примерно вот так… – Бабушка широко открыла рот и высоко подняла брови. – А глаза у тебя стали большими, как чайные блюдца. Или даже как мельничные жернова, – добавила она с усмешкой, вспомнив одну из моих самых любимых сказок. – Потом я спросила, видишь ли ты цвет моей ауры… – Бабушка прогудела себе под нос что-то неодобрительное и снова покачала головой. – Видела бы ты, как в одно мгновение переменилось твое лицо!..
Снаружи продолжал бушевать и неистовствовать ветер, по оконным стеклам сбегали настоящие водопады воды, но бабушка продолжала невозмутимо нанизывать на спицы петлю за петлей, и мне казалось – из ее старых морщинистых рук выходит не вязаное покрывало, а пестрая история моей жизни.
– Именно тогда я поняла, почему я чувствую исходящий от тебя страх. Тебя пугали мои вопросы. Тебя пугали твои способности. Помню, я тогда подумала – как жаль, что Шейла не научила тебя ими управлять.
– Папа ей не разрешал.
Бабушка Мэри поджала губы и тряхнула головой с таким видом, словно никак не могла смириться с прошлым, хотя его все равно нельзя было изменить.
– Да, ты призналась, что он не любит, когда вы обсуждаете, у кого какой цвет…
Я задумалась. То, о чем рассказывала бабушка, произошло так давно, что я уже почти ничего не помнила. Единственное, что отчетливо всплывало в памяти, – это вкус бабушкиного горячего шоколада. Ничего лучше я в жизни не пробовала. И еще – суфле из алтея непривычной прямоугольной формы, которое было очень большим и пышным. Оно тоже показалось мне куда вкуснее, чем магазинное. Много позже я узнала – это потому, что бабушка готовила его только из натуральных компонентов. Я тогда запускала кусочки суфле в кружку с шоколадом и смотрела, как оно то погружается на дно, то снова всплывает на поверхность, и никто меня не ругал за то, что я «порчу продукты».
Именно тогда бабушка снова поразила меня. Наклонившись ко мне, она вдруг шепнула мне на ухо: «В моем доме ты можешь сколько угодно говорить о том, у кого какой цвет. – Потом она приложила палец к губам и добавила: – Только твоему папе совершенно незачем об этом знать. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет».
– О'кей, – согласилась я. Бабушка с самого начала сумела завоевать мое доверие. Болтая ногами и потягивая шоколад, я сказала: – У тебя тоже очень красивый цвет. Он желтый, как яичный желток.
– Верно! – обрадовалась бабушка и даже похлопала меня по руке. – Молодчина! Твоя мама говорила мне, что ты – особенная. – Она выделила голосом последнее слово.
Но меня снова одолели сомнения, и я не ответила – только смотрела в кружку, где таял очередной кусочек суфле.
«Я тоже особенная».
Я ткнула суфле ложкой, заставив его нырнуть в шоколад.
– Я не только вижу цвета, но и умею делиться воспоминаниями, – добавила бабушка шепотом. – Хочешь, я кое-что тебе покажу?
Я нерешительно кивнула.
– Дай мне руку. – Бабушка взяла меня за запястье – и в следующее мгновение она уже была у меня в голове. Сначала мне показалось, будто кто-то осторожно поскреб меня ногтем по лбу, потом перед моим мысленным взором, словно видеофильм, замелькали, сменяя друг друга, разные картины. Я увидела маму с младенцем на руках, почувствовала ее любовь к этому младенцу.
Я невольно ахнула и уставилась на бабушку.
– Это я?
– Да, это ты. Такой я видела тебя в последний раз. С тех пор прошло почти восемь лет, ты выросла и приехала ко мне жить, и я этому очень рада. – Она несильно сжала мои пальцы. – А теперь ты покажи мне, что ты умеешь.
Я поспешно выдернула руку из ее теплой ладони.
– То, что я умею, – не такое хорошее, как у тебя!
Бабушка Мэри нахмурилась.
– Это тебе папа сказал?
Прежде чем ответить, я украдкой обернулась посмотреть, нет ли кого в коридоре. О своих способностях я говорить не любила. Я знала: если папа услышит, он рассердится и накажет меня. И маму тоже.
– Не бойся, я никому не скажу.
Я решила быть храброй – такое доверие вызывала у меня бабушка, хотя я видела ее фактически впервые в жизни.
– Я умею заставлять людей делать… всякие вещи.
Бабушка смотрела на меня, в ее глазах зажглись любопытные огоньки, и я поскорее опустила голову, сделав вид, будто страшно заинтересовалась ниткой, которая вылезла из подшитого нижнего края блузки. Я даже попыталась ее оторвать, но едва не поранилась.
– Покажи мне.
Я подняла голову и посмотрела на бабушку.
– Я ничего не скажу твоему папе, обещаю. Мне просто интересно. Покажи мне, что ты умеешь.
Я прикусила губу, и бабушка ласково потрепала меня по руке.
