– Тетя Мэри? – позвал Оуэн, бросая на буфетную полку свой бумажник и ключи. – Вы где?!
Ответа не последовало. Только Фрэнки, напуганный шумом, недовольно дернул хвостом.
Мы с Оуэном переглянулись поверх головы Кэсси. Я первая сообразила, что нужно делать. Подхватив с пола котенка, я сунула его дочери в руки.
– На, покорми Фрэнки, а я пока проведаю бабушку. Должно быть, она спит и не слышит, что мы вернулись.
– Давай, Кэсс, я тебе помогу, – поддержал меня Оуэн, открывая дверцу буфета и доставая оттуда пакет с кошачьей едой. – Где его миска?
Пока они занимались котенком, я быстро поднялась наверх и, поминутно вытирая о джинсы вспотевшие ладони, двинулась к бабушкиной спальне. Мне было страшно, но я старалась держать себя в руках. Но вот я уже у двери. Постучаться?.. Нет. Я легонько толкнула дверь кончиками пальцев, и она, скрипнув, отворилась.
– Бабушка? Ты спишь?.. – спросила я шепотом, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Плотные занавески были задернуты, но в лучах проникавшего из коридора электрического света я разглядела на кровати худую бабушкину фигуру.
– Бабушка, что с тобой? Тебе плохо? – проговорила я чуть громче, на цыпочках подходя к постели. Половицы поскрипывали у меня под ногами при каждом шаге (что поделать, все-таки дом был очень старый, и никакой ремонт не мог этого изменить!), но бабушка не проснулась. Она даже не пошевелилась! Только сейчас я заметила, как сильно пахло в комнате лекарствами и… болезнью. Знать, что бабушка умирает, видеть ее на кровати такой неподвижной, такой маленькой и жалкой мне было больно, и я едва удержалась от того, чтобы не отдать ей приказ всеми силами бороться с опухолью, которая росла у нее в мозгу. Потом я подумала о том времени, которое я провела с ней, и о тех годах, которые я прожила отдельно от нее, и мне стало еще горше. А еще я подумала том, что бабушке, конечно, тоже хотелось бы своими глазами увидеть все то, что надеялась увидеть я сама.
Наклонившись, я включила лампу на ночном столике. Сухая кожа возле бабушкиных глаз собралась тонкими морщинками, одеяло на груди поднималось и опускалось, но ее дыхание показалось мне не слишком глубоким – не таким, какое бывает у человека, который спит крепким, здоровым сном.
Неожиданно – словно почувствовав мой взгляд – бабушка открыла глаза и сразу сощурилась от света лампы.
– Молли?.. Это ты?.. – Ее голос звучал устало; лицо было бледным, и на нем явственно проступили глубокие морщины.
– Да, это я. – Опустившись возле кровати на колени, я нашла бабушкину руку и сжала обеими ладонями. Ее рука показалась мне очень холодной, хотя в спальне было достаточно тепло.
Бабушка улыбнулась. Точнее, я заметила, как дрогнула ее верхняя губа, и все же это была улыбка.
– Надеюсь, ты не сильно проголодалась. Сегодня я ничего не приготовила на ужин.
Одного этого мне хватило, чтобы понять, насколько сильно сдала бабушка за считаные часы. Обычно она заботилась об окружающих не жалея сил, а уж о том, чтобы не накормить родную внучку, не могло быть и речи. Будь бабушка здорова, она бы в лепешку расшиблась, но приготовила горячий ужин и для нас с Кэсси, и для Оуэна.
– Не беспокойся, мы что-нибудь придумаем. Можно даже заказать пиццу на дом. Что скажешь?
Бабушка с сомнением хмыкнула и попыталась сесть, но запуталась в одеяле, да и оттолкнуться от мягкого матраса ей тоже было непросто. Я поддержала ее за плечи и подсунул под спину пару подушек.
– Так удобно?
– Да. Спасибо, детка. – Она облизнула сухие губы.
– Голова болит? – спросила я, легко коснувшись ее волос.
Бабушка прогудела что-то утвердительное.
– Сейчас уже лучше. Я поднялась сюда, чтобы немного отдохнуть, и заснула… Который час?
Я бросила взгляд на будильник на столе.
– Половина восьмого. Ты и сама, наверное, проголодалась, верно?..
– Не особенно. – Бабушка похлопала меня по руке. – Фиби, когда забрала Кэсси к себе, позвонила мне и понарассказала всяких ужасов. Ну и… как ты, в порядке? Как Оуэн?
Я почувствовала, как у меня на щеке задергался мускул.
– Как видишь, я выжила. И Оуэн тоже.
Бабушка кивнула.
– Я предполагала, что случится что-то в этом роде… – Она улыбнулась. – А теперь, дорогая, расскажи-ка мне, что ты задумала. Я ведь чувствую такие вещи, как тебе хорошо известно…
Я тоже выдавила из себя улыбку, потом глубоко вздохнула, словно стараясь очистить легкие от последних следов сегодняшнего бесконечного, выматывающего дня.
– Кэсси предсказывала, что сегодня я могу утонуть, но я не утонула. Только потом… ну уже после того, как все случилось, я вспомнила, что именно происходило со мной, когда ее посетило видение, и поняла, что пророчество Кэсси было совершенно иным. Я вообразила, что непременно должна утонуть. На самом же деле она видела, как я подавилась… И после всех тех событий на берегу я действительно подавилась куском тушеной говядины. Но ты, наверное, уже знаешь об этом от Фиби…
– Продолжай… – Бабушка накрыла мою ладонь своей, и я, опустив голову, невольно заметила, какая у нее тонкая, сухая кожа – совсем не такая, как моя. И все же наши руки были очень похожи и формой ногтей, и длиной пальцев, и я подумала, что когда-нибудь, через много, много лет, моя рука будет такой же, как у бабушки, и взрослая дочь моей Кэсси будет точно так же касаться ее своими молодыми, розовыми пальцами.
– Я подавилась и не могла дышать, как и предсказывала Кэсси. Оуэн говорит, что, когда он меня нашел, мое сердце уже не билось. Наверное, я пережила что-то вроде клинической смерти, хотя точно я, конечно, не знаю. Как бы там ни было, в эти несколько минут, пока я была «мертва», со мной что-то происходило. Я отправилась в какое-то очень красивое и спокойное место, и еще… еще я видела папу.
Бабушка негромко ахнула, и я слегка пожала ее пальцы, чтобы немного успокоить. Потом я рассказала о своем посмертном опыте – о том, как за мной явился отец и как я все время слышала слова «Ты виновна!».
– Эти слова он сказал мне сразу после того, как убил маму. Папа обвинил в маминой смерти меня! Тогда я ему не поверила и выгнала из дома, но… но он погиб, и мне стало казаться, что его-то смерть точно на моей совести.
Бабушка покачала головой.
– В смерти своего отца ты не виновата.
– Теперь я это поняла. – Я кивнула. – Наверное, именно по этой причине там, куда я попала, когда умерла, я встретила не маму, а именно его. Двенадцатилетний комплекс вины… думаю, это многое объясняет.
– И в смерти матери ты тоже не виновата.
Я кивнула.
– Я знаю. Папа боялся ответственности и обвинял всех, кроме себя.
Бабушкина рука, по-прежнему лежавшая в моей, чуть заметно напряглась.
