Все это время Ева думала, точнее, надеялась, что Грифф сопровождает ее, чтобы сообщить нечто важное, прежде чем она покинет Австралию.
На самом деле она не думала о том, что это их последняя возможность поговорить, лишь переживала, пожалеет ли он об ее отъезде.
Она не знала, как отреагирует, если он даст хотя бы малейший намек, что испытывает к ней чувства. Возможно, просто бросится в его объятия и скажет, что всегда хотела быть рядом с ним. И сейчас хочет остаться с ним. Навсегда.
Сердце трепетало, ноги не слушались, когда они остановились около таможни. Лишь очередь отделяла Еву от входа. Она посмотрела на посадочный талон и паспорт, потом подняла глаза, чтобы взглянуть на Гриффа. И почувствовала укол боли.
О, Грифф! Выражение его глаз чуть не потопило ее. В них отражалась такая грусть, будто он не хотел прощаться даже больше, чем она.
– Вот и все. – Он грустно усмехнулся.
Ева сглотнула.
– Спасибо большое за все, Грифф. – Ее губы дрожали, но она продолжила: – Ты был очень великодушным. Я говорю не только о гостеприимстве, но и о Лайне. Ты не стал винить меня, хотя имел полное право злиться.
– Ты делаешь из меня святого, – улыбнулся в ответ он. – Мне не идет ореол.
В его глазах загорелся опасный огонек, напомнивший Еве о поцелуях и прикосновениях, о его страсти. Она почувствовала собственную пробуждающуюся страсть и чуть не бросилась к нему в объятия.
– Скорейшего тебе выздоровления. Уверен, ты с триумфом вернешься на сцену.
Она подавила подступающие слезы. Глупо сейчас расстраиваться. Конечно, Грифф не мог прочитать ее мысли. Он сдержал обещание: не вмешивался в ее планы. Слишком поздно все менять.
Только худшие женщины пытаются в последний момент ворваться в чью-то жизнь, когда неделями до этого играли в недоступность.
– Спасибо, – обронила Ева.
Очередь двигалась вперед. Приехала очередная группа туристов. Все счастливые и взволнованные.
Грифф улыбнулся Еве:
– Передавай привет Парижу.
– Конечно, – кивнула она, ослепительно улыбаясь, несмотря на разбитое сердце. – Не забудь отправить мне фото ребенка. Лайне, вероятно, будет слишком занята.
– Обязательно.
– Надеюсь, ты иногда будешь видеться с ней, пусть и не за кофе.
– Обязательно. Честно говоря, Лайне с удовольствием пьет чай с мятой.
– Так вы собираетесь встречаться по субботам? – удивилась Ева.
– Да. Недалеко от моего дома в Паффингтоне есть любимое кафе Лайне.
– Это замечательно. – Ева гордилась, что смогла выдавить эти слова, не залившись слезами. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и забытой.
«Все правильно», – грустно признала она про себя.
На Гриффа не давил груз вины и ошибок. Конечно, ему было легко принять роль отца. Ева же отказалась от дочери и боялась, что никогда не сможет дать ей правильный совет.
Она расправила плечи. Нет смысла продлевать агонию. Пора отпустить беднягу.
– Тебе нужно идти, – сказал Грифф.
– Да.
Ева задрожала, хватит ли Гриффу духу поцеловать ее при всех в аэропорту. Страстно и эмоционально. Он шагнул вперед, слегка коснулся ее плеча и поцеловал. В щеку.
– Береги себя, Ева.
– Ты тоже. – Она смотрела на него, не видя, ее глаза были полны слез.
Яростно заморгав, Ева смахнула слезы и заметила его взгляд, полный отчаяния. Боль отражалась не только на лице, но и в сбившемся ритме сердца. Он развернулся и ушел.
Каждая клеточка тела кричала Еве догнать его, сказать, что они совершают ужасную ошибку. Они нужны друг другу, как части пазла.
Нет. Она потеряла это право двадцать лет назад. Теперь уже нет выбора. Только присоединиться к очереди счастливых пассажиров, направляющихся в Париж. Она прошла паспортный контроль и вошла в зал вылета. В это время Грифф уже должен был дойти до машины. Он вернется в город, к своей работе, к своей жизни. К девушкам вроде Джози.
Ева села в кафе и заказала кофе, который так и остался нетронутым. Она вспоминала слова Гриффа на встрече выпускников.
«Ты родилась для танца».
Итак, все кончено. Ева ушла.
Грифф въехал в оживленный поток утренних машин, убеждая себя, что все в порядке. Конечно, он в порядке. Он уже давно привык прощаться с женщинами. Даже мог бы преподать урок другим. Он тщательно планировал очередной разрыв.
Сначала он испытал облегчение. Единственная разумная реакция.
Грифф смог выдержать присутствие Евы Хеннесси в своем доме. Он сошел с ума, когда пригласил ее к себе. Ему потребовалось самообладание. Да это чуть его не убило!
Тем не менее он прошел это испытание.
Больше не было глупых страстей, и Ева благополучно улетела во Францию.
Теперь можно спокойно возвращаться домой после тяжелого дня. Там больше не ждет гибкая, соблазнительная нимфа. Больше не смущают ее стройные ножки. Не завораживают ее улыбка и приятная беседа.
Он снова может вдохнуть, не ощущая свежий аромат ее духов.
Ева улетела. Грифф почувствовал облегчение. По крайней мере, он пытался доказать это себе.
Припарковавшись, он поймал свое отражение в зеркале заднего вида. В глазах застыла мрачность, в уголках рта залегли складки. Он скучает по Еве. Уже. Черт возьми, да! Он безумно скучает по ней!
Спустя все эти годы он по-прежнему хочет ее и так же безнадежно влюблен, как и в восемнадцать лет.
Черт, он хочет быть рядом с ней не только в постели, но и в жизни. Сколько раз за эти недели он был готов излить ей свои чувства! Останавливала проклятая гордость.
Проще говоря, он не был готов к еще одному отказу.
Он понял причину исчезновения Евы из его жизни двадцать лет назад, принял ее молчание о дочери. Танцы всегда будут у нее на первом месте. Теперь она вернулась в Париж, и у него не оставалось выбора. Надо жить дальше.
Глава 10
Вновь фото Евы Хеннесси красовалось на афишах по всему Парижу. Пресса пронюхала про пятимесячный перерыв в карьере и тут же взялась за слухи. Когда было объявлено о первом выступлении, кулисы театра жужжали о возвращении Евы на сцену. Она должна была вновь выступить в знаменитом балете «Ромео и Джульетта», который когда-то сделал ее знаменитой.
Ева очень волновалась. Боли остались в прошлом, врачи были довольны тем, как прошла реабилитация. Поначалу хореограф, режиссер и даже ее партнер Гильярм Белэйр опасались, что Ева может потерять равновесие, зато теперь дружно заявляли, что ее танец живой и прекрасный, как никогда.
В конце генеральной репетиции «Ромео и Джульетты» балетная труппа аплодировала Еве.
