— Да что тебя страшит, Гаврила Иванович? Приехали голштинцы в Петербург, пусть гостят. Чай, не объедят.
— Не в еде дело, Пётр Алексеевич. С делами своими, как соринка в глазу, торчать будут. При каждом случае, удобном и неудобном, о себе печься, свои резоны выставлять. Герцог-то сам и молод, и к делам непривычен, а вот Бассевич — дело другое.
— Да, характеру в молодом человеке не видать. Мягок. Больно мягок.
— Скажите, нерешителен, государь. Он, может, что и сообразит, а на своём настоять нипочём не сумеет. Где это видано, трон упустить да в дорогу в Германию с пятьюдесятью тысячами талеров отправиться. Для обычного человека деньги большие, а для того, чтобы наследство герцогское вернуть?
— Побродил юноша, ничего не скажешь. И в Ростоке побывал, и у дядюшки, епископа Христиана-Августа, в Гамбурге пожил.
— Так оно и есть. Не на поле боя владения отеческие вернуть решился, а всё просьбами и поклонами. И в Берлине, и в Дрездене, и в Вене. Невелика разница, государь. Главное — хоть половину отеческих земель вернул, в Киль свой смог переехать. Как-никак столица.
— Гавань, главное, гавань преотличная.
— А уж дальше за него перед вашим величеством советник Штамбке ходатайствовать принялся. Вы ему и уступили.
— Хороша уступка — наследника шведской короны в карман посадить. Эдак-то лучше всякого договору получается. Не ворчи, не ворчи, канцлер. Вот мы сейчас нашего молодого человека с цесаревнами познакомим. Пусть повеселятся вместе. Ваше высочество!
— Вы хотели говорить со мной, ваше величество?
— Не столько говорить, сколько познакомить тебя, герцог, со старшей моей дочкой, принцессой Анной. Ступай-ка пригласи её на танец. Она у нас танцорка хоть куда.
— Ваше высочество, вы разрешите пригласить вас на танец?
— Конечно, герцог.
— Вы говорите по-немецки, ваше высочество! Какая приятная неожиданность. Я всегда чувствую себя стеснённым присутствием переводчика. Тем более при общении с дамой.
— Я слышала, вы предпочитаете шведский. Давайте перейдём на него, если это доставит вам удовольствие.
— Это сделает меня воистину счастливым. Но откуда, ваше величество, вам знаком мой родной язык? В Петербурге множество шведов, я знаю. Но моряки, офицеры, артиллеристы, купцы, наконец, не могут быть с вами знакомы.
— Конечно, нет. Но мой отец приглашает множество учёных, врачей, библиотекарей, архитекторов. Здесь всегда найдётся оказия для практики в шведском, да и многих других языках. Мы иногда говорим, что наш Петербург — истинный Вавилон по смешению языков.
— О, вы правы, принцесса. Это так чувствуется в местной жизни. Она такая оживлённая. И пёстрая.
— Неужели это для вас неожиданность, герцог? Я слышала, вы много путешествовали по Европе.
— Преимущественно по немецким землям и лишь отчасти австрийским. Но там всё уж давно устроено, налажено, а здесь кипит строительство, приходят и уходят корабли, обозы. Это восхитительно.
— Приятно слышать, что вам нравится. Я знаю иностранцев, которые тяготятся нашей сумятицей и сетуют на многие причиняемые им беспокойства.
— О, это, должно быть, люди в летах. Молодости здесь всё созвучно.
— Наш танец кончился, герцог.
— Неужели? Так быстро? Бог мой, вы разрешите пригласить вас на следующий, принцесса. С вами так интересно говорить.
— Вы хотите сделать мне комплимент, ваше высочество. Мы с вами ни о чём серьёзном не толковали.
— И слава Богу. Зато всё, что говорилось, было чрезвычайно занимательно. Для меня, во всяком случае. Так мы продолжим наш танец, принцесса?
— Если государь не будет возражать.
— О, вы такая послушная дочь?
— Право, не поручусь, что слишком послушная. Но государь лучше меня знает придворный протокол. И я не хотела бы иметь от него выговора.
— Вы разрешите мне самому испросить разрешение у императора?
— Прошу вас.
— Но вы сами согласны ли, принцесса?
— Зачем вы спрашиваете? Я уже ответила.
— Отлично. Ваше императорское величество, не разрешите ли вы мне повторить несказанное удовольствие танца с принцессой Анной?
— Вон как дело-то пошло, Гаврила Иванович. Нет, герцог, я не буду возражать против второго танца. Веселитесь с Богом.
— Принцесса, я счастлив и позвольте вашу руку.
— Охотно, герцог.
— Вы говорили, принцесса, что равнодушны к танцам, но вы превосходно танцуете.
— Благодарю вас за комплимент. Просто мне кажется, что особа царской фамилии всё должна делать достойным образом. Ведь далеко не всегда мы вправе потакать своим истинным желаниям, не правда ли?
— К тому же вы мудры, принцесса. Какое великолепное сочетание с внешностью первой красавицы.
— Вы преувеличиваете, герцог. К тому же вы ещё не успели меня толком рассмотреть. В таком табачном дыму, при свечах...
— Я должен сделать признание. Я видел ваш портрет уже раньше, и он произвёл на меня неизгладимое впечатление. Его показал мне граф Бассевич, мой добрый гений.
— Ах, граф не захотел терять времени...
* * *
Цесаревны Анна Петровна и Елизавета Петровна
Всем полегчало: отправился государь батюшка в поход к Каспию. Скучно без него, да не всем. Иным невмоготу совсем приходилось. Молебны благодарственные служили, что уехал, счастливого пути да нескорого возвращения желали.
Мая пятнадцатого из Москвы в путь пустился — на Нижний Новгород, Казань, Астрахань. Лизанька радости не скрывает. Всё боялась: а ну как государь батюшка с собой в поход возьмёт. Не взял. И разговору такого не было. Достаточно, что государыня матушка при нём безотлучно. Как на часах: а вдруг синь-порохом вспыхнет, а вдруг, не приведи, не дай, Господи, в припадке забьётся. Посещать его падучая всё чаще стала. Доктора руками разводят: беречься, ваше величество, надобно. Какое беречься — при его-то нраве!
Лизанька целыми днями от старшей сестрицы не отходит. Каждой мелочью делится. Без праздников да танцев скучает. Разговоры все — про амуры. Вот и опять:
— Аньхен, неужто нам и жить только по государевому выбору? А сами-то мы как же?
— Что сами, Лизанька! Порядок такой и не только у царственных особ положен. Нигде невесты царственные себе женихов не выбирают.
— А сердцу нетто прикажешь! Ты ему одно, оно тебе другое. И во дворце также.
— О чём ты, Лизьхен?
— Да отложи ты свою книжку учёную. Господь с ней, Аньхен! Часто ли вот так — с глазу на глаз говорить нам с тобой приходится. Хотя Маврушка Шепелева да есть кто-нибудь между нами. А тут благодать, чистая благодать. Все, кто мог, за царским поездом умчались. Днями по дворцам ходи, голоса человеческого не услышишь.
