Как-то после царской трапезы Фёдор отошёл к окну. К нему приблизился Годунов.
— Что невесел стоишь, Никитич?
Фёдор быстро оглянулся. Ему не удалось скрыть опасливого недоумения. Показалось ему, что Годунов спросил с каким-то умыслом.
— То так... Думки всякие.
Годунов сделал вид, что не заметил сторожкого выражения глаз Фёдора.
— Поведай о своих заботах. Я всегда хотел быть с тобой в дружбе и братстве. Люди обо мне разное говорят, да мне их не унять. А ты верь тому, что я говорю тебе.
— У меня ничего на мысли не было худого о тебе.
— Ты человек досужий. И добрый. За то тебя и Бог милует. Верю, что недружбу ты мне не учинишь...
— Помилуй, Борис Фёдорович! — воскликнул Фёдор, не понимавший, к чему клонит Годунов: в глазах правителя сияла сама доброта, но на лице лежали тени. — Сам-то отчего смутен? — думая, как повести разговор к концу, спросил Фёдор.
— Смутен? А? Ты заметил? То я тревожусь о тебе, ибо держу тебя возле своего сердца. Много у тебя завистников всяких. Да авось Бог милует. А я тебе подарок приготовил.
Годунов выдержал паузу и бросил взгляд на Фёдора:
— Службу тебе важную хочу сослужить. Будешь премного доволен. Чего и не мнилось тебе — получишь.
Годунов принял таинственный вид и внезапно покинул Фёдора; обратившись к вошедшей сестре Ирине:
— Государыня!
Фёдор оставил царскую палату, не зная, что думать о словах Годунова.
В скором времени стало известно, что в Швецию двинулась большая рать, возглавляемая царём Фёдором. Вместе с ним выехали Годунов и Фёдор Романов. Тонкими намёками Годунов дал почувствовать Фёдору, что тот обязан ему участием в этом важном походе. Вперёд был выслан отряд во главе князем Хворостиновым. Шведы потерпели поражение под Нарвой и поспешили заключить мир с русским государством. Чтобы не потерять Нарву, они сдали города — Копорье, Ивангород, Ям. Для дальнейших действий нужны были военная смелость и дипломатический ум. Руководивший этой военной экспедицией Годунов не обладал ими, поэтому русские потеряли Нарву, которая была для России важнее городов, сданных шведами. Однако Годунов считал этот поход своим триумфом: мы-де показали шведам и полякам, что владеем военной мощью. И действительно, вскоре Польша, до этого водившая русских за нос, заключила с ними перемирие на двенадцать лет. А Годунов всем доказал, что он ныне сила большая, с которой всем придётся считаться.
Во всё время похода он держал Фёдора возле себя. Фёдор должен был видеть, с какой важностью вёл Годунов дипломатические переговоры со шведами, как почтительно обращался к нему командовавший шведами генерал Банер. Фёдору казалось смешным это петушиное тщеславие Годунова. Однако не все так думали. Не только на Руси, но и за рубежом многие видели, что Годунов стал самовластным правителем и что преследует он далеко идущие цели. Очевидно, нездоровье и бессилие царя Фёдора внушали ему надежду на престол. Подобные мысли приходили и Фёдору, но он не придавал им значения, ибо жив был царевич Димитрий.
К сожалению, в характере Фёдора Романова было много благодушия. Да и был ли в России того времени человек государственного ума и сильной воли, который понимал бы, какие беды ожидают державу, мог бы предупредить о грядущей беде! Впрочем, и голос такого человека не имел бы желанных последствий, а жизнь смельчака была бы насильственно прервана.
Фёдор понимал это.
Ему не раз приходилось думать о судьбе царевича Димитрия. Он знал, что Годунов ненавидел царевича, не скрывал недовольства, когда упоминал его имя, и не раз с не свойственной ему едкой насмешкой говорил, что Димитрий и не царевич вовсе, ибо мать его, Марья Нагая, не была царицей, что сын седьмой жены Иоанна не может иметь прав на престол. Имя царевича запрещено было поминать на ектеньях
[25], заздравных молениях «О государе и доме его». Тем самым царевич как бы отлучался от царского рода. Служки Годунова распространяли в народе слухи о кровавых повадках царевича. Он-де любит мучить животных, а зимой лепит из снега бояр и рубит им головы, приговаривая: «Так будет в моё царствование».
Когда до Фёдора дошли эти слухи, он посмеялся, подумав, что Борис верит им. Сам он не верил, ибо знал, сколь умна и предусмотрительна мать царевича Марья Нагая. Если бы Димитрий и был склонен к подобным играм, она увела бы его в терем, понимая, сколь предосудительно истолковывают зложелатели каждое слово царевича. А они были рядом: и в тереме царевича, и вокруг были слуги, преданные Годунову.
Фёдору это достоверно было известно от Устима. Все эти годы он жил на подворье Романовых. Устим водился с Михайлой Битяговским, которому был поручен надзор за царевичем. Последнее время Битяговский жил в Угличе с семьёй, но часто бывал в Москве, где ранее служил дьяком в приказе. Фёдору была не по нраву дружба его дворового человека с игроком и пьяницей Битяговским. Устим научился от него игре в зернь и посещению кабака.
Первой забила тревогу Ксения. Она не терпела пьяниц на своём подворье, и Устим был наказан плетьми на глазах всей дворни. Строгая была барыня Ксения. Она велела ему прийти на другой день, узнав, что он водится с Битяговским. А тот, бывший дьяк, имение своё проиграл в зернь да пропил, а ныне выслуживается перед Годуновым — на большие деньги, наверно, рассчитывает. У Ксении зрела догадка, не думает ли Битяговский перетянуть на свою службу Устима. Бывший полячишка, желая услужить Годунову, не стал бы выведывать у дворового человека о житье-бытье хозяев. Вернее всего такого слугу прогнать, но поначалу лучше выведать правду.
Устим вошёл, немного заплетаясь. Густые волосы всклокочены, на губах запеклась кровь: видно, искусал их во время наказания. Судя по виду, виниться не хотел.
— У-у, каторжный! Думал, от меня уйдёшь?
— А я, почитай, ни об чём не думал, боярыня! Говорят: «Дума за морями, а смерть за плечами».
— Умирать-то не рано ли собрался? У тебя дети, сын подрастает.
При мысли о детях лицо Устима омрачилось. Видно, в душе его была тревога за них. От Ксении не укрылась перемена в его лице.
— Выбирай ныне, о чём твоя забота: о детях либо как лучше Битяговскому услужить?
— Что ему моя служба! У него чутьё, яко у той собаки: на три аршина под землёй унюхает.
— Какого добра ждёшь от него?
— А никакого! Либо зла дождёшься...
— Какое зло затеял Битяговский?
— Про то я не ведаю.
Помолчав немного, Устим добавил:
— Думки у меня такие, как бы угличскому царевичу зла какого не приключилось.
Этот разговор Ксения передала Фёдору. Видя, что он не принял всерьёз её слов, добавила:
— Ворон старый не каркнет даром. Ежели Годунов велит погубить угличского царевича, нас он тоже не помилует.
