— Того ради я и поспешал, дабы не опоздать к сему радостному часу, — весело откликнулся Матвеев.
Никто не должен был знать, что у него была тайная причина спешки. Симеон по своей робости и нерешительности мог не прочитать тех виршей, в которых царевич Пётр назывался наследником престола в обход старших братьев Фёдора и Ивана. Симеон слишком дорожил своим положением при дворе, чтобы решиться на подобную дерзость. Он знал о завещании царя Алексея, в котором наследником престола был объявлен Фёдор. И нового завещания в пользу маленького Петра не было, но Матвеев заверил Симеона, что такое завещание есть и оно будет оглашено после именин.
Матвеев рассчитывал на колебания царя Алексея, которые были ему известны, на особую любовь Алексея к младшему сыну, на эти именины, на торжественность минуты, подготовленную виршами Симеона Полоцкого.
Он рассчитывал и на то, что Симеон сумел особо расположить к себе царя составлением гороскопа о царевиче Петре. Согласно этому гороскопу Пётр должен был стать могущественным властелином, с которым будет считаться весь мир. В этом гороскопе действительно многое было угадано верно.
Но мог ли Симеон Полоцкий сбросить со счетов сам факт завещания в пользу Фёдора? Как станешь угождать одной стороне в обиду другой? Лицо, столь зависимое по своему положению, как этот придворный поэт, имевший к тому же репутацию человека, «служившего со всякой верностью и без всякой измены», мог ли он позволить себе промашку?
Между тем за столом установилось молчание. Все почувствовали торжественность минуты.
Поймав на себе резкий пристальный взгляд Матвеева, Симеон понял, что пора начинать. Ему ничего не оставалось, как подчиниться воле этого человека. Но прежде он решил пойти на хитрость — прочитать ранние стихи. Написанные им по случаю рождения царевича Петра.
Начал он тихо, но понемногу голос его набрал силу:
Великий князь Московский и всея Руси
Пётр Алексеевич — начало спасения.
Ты, царствующий град Москва, просветися,
Ибо радость велия сыну царскому вселися!
Укрепит он твои стены, да будут окрест ограждены.
Багрянородный царский сыне,
Пётр, иже нарицаеся Камень ныне.
Храбр и страшен, вельми врагам супротивен
Имать быти. Похвала вечна россиянам
Сим царём утвердися. Пётр есть камень счастья России,
Камень, точащий воду живую, иже жаждущие
Имать напоити, утвердить церковь, сени нетленные.
Прославить Россию до конца вселенные.
Симеон остановился, словно бы раздумывая, читать ли дальше, и в эту минуту раздался звонкий голос царевича Петра:
— Ты, монах, уже прочитал своё. Ныне мой черёд.
И не успели отец с матерью произнести слово, как Петруша начал:
От Бога ему седьми планид естество дадеся,
Лутчий меж прочих в действе обретеся.
Храбрость и богатство на нём почивают
И на главу царский венец возлагают.
— Вот ты какой! — радостно воскликнул Матвеев.
А про себя он подумал: «Будто сама судьба подсказала Петруше эти строки». Он и сам забыл об этих словах: «Царский венец возлагают». И как же теперь они были кстати...
— Да когда же ты успел выучить эти вирши? — с гордостью глядя на сына, спросил Алексей.
— Я и про камень знаю, — похвалился царевич. — То моё имя. Пётр значит «камень».
— А ты, Ульяна, чего молчала? — обратился Алексей к мамке царевича.
— Дак чего говорить? Больно ловок да смышлён царевич. Право, не по годам смышлён.
— Не, я не смышлёный, я хитрый, — поправил её царевич.
Все так и покатились со смеху.
— Ну, Петруша, с тобой не соскучишься, — заметила Софья.
— А мне бабушка Ульяна не велит скучать, — солидно ответил царевич.
Снова раздался смех — так все именины и просмеялись. И Полоцкий был рад, что ему не пришлось читать новые опасные стихи. Он сидел, опершись костяшками пальцев о посох, и время от времени смеялся со всеми, тряся седой бородой.
Но больше всех был доволен Матвеев. Хитрый дипломат, он видел, какое действие на всех оказали строчки: «Царский венец возлагают». Видимо, Симеон переделал по случаю прежние стихи. Кто бы мог предугадать, что у него это так ловко получится! Теперь и сам Алексей увидит, что завещание надобно будет переделать в пользу Петра.
Обычно Наталья не беспокоила супруга, если он сидел в комнате за бумагами. Но на этот раз она вдруг позвала его к себе. Находясь в мало свойственном ему дурном расположении духа, Алексей придирчиво оглядел царицыну палату. Глаза его хоть и отвыкли от строгого порядка, какой бывал при покойной Марии Ильиничне, но на этот раз он с неудовольствием остановил взгляд на всюду разбросанных игрушках Петруши, на бельё Натальи, небрежно брошенном на диване. Вспомнил, как верхняя боярыня Анна Хитрово ворчала: «В царицыных палатах сколь ни убирай, а всё как будто не убирала». Самой Натальи не было, и Алексей повернулся было уходить, как послышались знакомые тяжёлые шаги царицы. Она с ходу налетела на него, обняла за шею, поцеловала.
— Что не враз пришла?
— Молилась, Алёшенька, Матери Божьей, дабы дала мне силы для дела благого.
— Сказывай, какое дело?
— Алёшенька, помнишь, как на именинах всем стало любо, когда Симеон читал вирши и в тех виршах слова, чтобы быть на царстве ему, великому государю, царевичу Петру? И все так и уразумели слова сии. И Софьюшке любо было радоваться на Петрушу, сколь разумен и ловок.
— И о том много говорено...
— И многое иное говорено... Почему-де завещание о наследовании написано на Фёдора? Или наследует не самый достойный?
— Ты, никак, просишь переписать завещание?
— «Просишь»? Или ты сам ещё не надумал?
Алексей помолчал, погладил царицу по голове.
— Сии дела решаются не токмо царскими указами, но милостью Божьей.
— Или Петруша не наследник милостью Божией?
— Петруша ещё в таком юном возрасте, что, ежели нарушить права наследования, среди людей будут воздвигнуты смущение и мятеж, и противление, и скорбь всему воинству сделается...
— Или ты не царь? И уже не властен подавить мятеж, и противление, и смущение воинства? Или царь не волен в своих делах?
— Волен, да сердце царёво — в руке Божьей. Или не спросится с меня, почто отринул Фёдора, сына своего достойного, разумного и учёного?
— Дак Петруша или останется неучёным? Не будет учиться грамматике и философии? Или не почтёшь учением чадо своё? — Помолчав, Наталья сказала в сердцах: — Погоди немного, и Петруша обойдёт в науках всех Милославских! Что безмолвствуешь?
