— Майн хер кениг! — Разжав объятия, Лефорт продолжал похлопывать Петрушу по плечу: — Герр Питер!
И тот сиял от удовольствия, принимая эти ласки.
Наталья хмурилась, думая: «Не следовало бы Петруше забывать о своём царском достоинстве. Они хоть и приятели, но Петруша государь, а Лефорт его подданный».
Между тем возок остановился возле самого дома, но никто не вышел встречать его. Наталье было досадно, что Петруша, видимо, не сказал о ней Лефорту и сам словно бы забыл о ней.
Вскоре, однако, появился слуга в ливрее, посмотрел в её сторону и, приблизившись к ней, помог выйти из возка. Но она не пошла в дом, а направилась в огород, где стояли Лефорт и сын. Лефорт быстро оглянулся на её шаги, просиял, остановил на ней восхищенный взгляд и, будто позабыв обо всём, залюбовался ею.
Она и в самом деле была хороша в эти минуты. Быстрая, она словно бы не шла, а летела. Полы парчового летника, наброшенного на изящное голландское платье, разлетались на ходу. Глаза сияли, словно у молодки, на губах играла сознающая свою силу улыбка.
Лефорт поклонился ей и почтительно поцеловал руку. Затем отодвинулся немного, как бы любуясь ею:
— Нижайшее почтение тебе, московская государыня, матушка превеликая... — И, немного помолчав, добавил: — Да всё ж хоть и матушка... Как это полагается у вас в Московии по чину, а всё же ты европейского достоинства женщина. И шик в тебе европейский.
Пётр сиял, слушая слова, сказанные о его матери.
— Государыня-матушка, возьми Франца Яковлевича в свою свиту. Или к чести твоей держать возле себя толстопузых бояр?!
Лефорт весело рассмеялся.
— А ты, Франц, не смейся! Или тебе к лицу огородные заботы и сей купеческий дом?
— Ах, герр Питер, герр Питер! Станешь самодержцем, авось дворец мне поставишь.
Пётр нетерпеливо вскинулся.
— Матушка, ужели велишь отложить сию заботу?
— А ты поговори с дядюшкой Львом Кирилловичем, — улыбаясь, ответил Наталья. — Казна-то у него.
— Вот и добро. Лёвушка не откажет, коли ты велела.
Лефорт, посмеиваясь, слушал своего державного приятеля. А Пётр на радостях, что Лефорту построят дворец, быстро поднялся на горку, куда смотрел Лефорт и где какие-то люди жгли прошлогодний бурьян. Они перебегали с места на место, поднося к прошлогодней траве и кустам дымовые шашки. Пётр уже знал, что на этом месте будут ставить птичник. На тропинке он увидел палку с дымящейся паклей на конце и, раздув пламя, поджёг кучу какого-то тряпья. Наталья спокойно следила за ним, зная, что он привык обращаться с огнём и часто развлекался в Преображенском потешными огнями, жёг траву, кусты, ветошь.
Между тем хозяин послал за ним и сам с царицей вошёл в дом. Затем извинился, что оставляет её одну, дабы переодеться. Она же, оставшись одна, стала думать, пытаясь понять, что у него на уме, ибо заметила его сдержанность и необычную молчаливость в беседе. «Ох и ловок Францишка, ни за что не догадаешься, что у него в голове. Дошли или не дошли до него слухи о том, что Петруша пытал человека?» И решила: «Видимо, дошли, только он не придаёт им значения. Ну и ладно. Человек он в слободе влиятельный и Петрушу в обиду не даст».
Успокоившись на этой мысли, Наталья огляделась. Комната была обита голландской кожей с золотистыми разводами. Стол накрыт камчатной скатертью. Цветы в вазе. И закуска: чёрная икра и рядом горка блинчиков. На тарелке мелко нарезанные ломтики севрюги. Бутылка рейнского. Видимо, хозяин завтракал поздно.
Наталья вспомнила о своих подарках и поднялась, чтобы крикнуть Петрушу, но не успела. Дверь с шумом распахнулась, и он вбежал, счастливый, возбуждённый.
— А где Лефорт?
— Сейчас будет. А ты сбегай за подарками.
Она не закончила фразу: его серый кафтан уже мелькал за окном.
И лишь когда он вернулся, держа куль с подарками в протянутой руке, она увидела, что обшлаг его кафтана слегка обгорел. Поймав её укоризненный взгляд, Петруша сказал:
— Ништо. В деле был. — И весело оглянулся на вошедшего Лефорта.
У хозяина тоже был весёлый вид. Однако от его внимания не ускользнуло, что башмаки у его молодого друга были грязные. Уловив это взгляд, Наталья не знала, что делать. Но Петруша, ничего не замечавший, спросил мать, показывая на куль:
— А это куда?
За неё ответил хозяин:
— Выгребай на поставец. Разберёмся.
— А это твои, что ты любишь. — Пётр указал на коробку конфет и сам же заботливо открыл крышку.
Когда сели за стол, Лефорт спросил:
— А почто князя Ромодановского не привезли с собой?
Наталье показалось, что Лефорт каким-то образом знает о поносных словах князя Фёдора Юрьевича. Подумав, она осторожно ответила:
— Ныне у многих бояр опаска на уме.
— Что так?
— Моду взяли ал и обычай такой у них: всё бы хаяли Немецкую слободу, — выскочил Петруша.
Франц Яковлевич спокойно заметил:
— Нам привычно слышать, как иноземцев преследуют злыми наветами.
— Что с наших бояр взять?! — горячо и быстро откликнулся Пётр. — Стариной живут. Из старого ума выжили, а нового не нажили. Ныне сказал об этом боярину Буйносову, — молчит.
— А что ему сказать? — поддержала сына Наталья, не терпевшая боярина.
— Ссориться — это дурно, — задумчиво произнёс Лефорт. — Ныне надобно промышлять всякими мерами, чтобы лучших да ближних ко двору людей склонить в нашу сторону.
— Да как промышлять-то? — спросил Пётр.
— А умом да сноровкой.
Глаза Петра округлились от внимания, с каким он слушал Лефорта.
— Да разве умом везде поспеешь?
Лефорт рассмеялся, ответил шуточкой. Рассказал, как по прусскому обычаю наказывают непроворных. Петруша заливался смехом. Но Лефорт сразу же перешёл на серьёзный тон:
— Ты, Пётр Алексеевич, умный не по летам, и ты понял: тебе нужны толковые опытные люди. Они смотрят на Запад и умеют дело делать. Только не ошибись. Паче всего тебе нужны люди верные, чтобы за тебя свою жизнь могли положить. Не теряй время, не ищи таких людей среди бояр. Ежели они и есть, то сами найдутся. А не станут слушать тебя — на Руси вашей, у царей есть плаха. Не спеши, однако, до времени бороться с недругами.
— Ждать, говоришь? Да как же без дела жить?
— Бог заповедал людям не только труд, но и радости. Казна у тебя есть, пей, веселись. Или не видел, как живёт Немецкая слобода? Или не заметил, сколько тут красивых девиц? Гуляй! Тебе никто не волен перечить!
Пётр с радостным удивлением слушал Лефорта, словно друг читал его мысли.
