Но сколько бы он ни размышлял над всеми возможностями, его уверенность подрывало незнание точной цели его усилий. Если Данбар и Флоренс не смогут отстоять «Траст», тогда единственный успешный вариант – это поддержать попытки Эбигейл и Меган заполучить власть в компании и полномочия по защите интересов сотрудников и активов «Данбар-Траста» от враждебного поглощения, чего Уилсон всеми силами стремился избежать. Он вел сражение на двух фронтах сразу, вынужденный смириться с тем, что, возможно, придется вступить в альянс с одним из врагов. В других обстоятельствах Уилсон был бы рад сыграть партию в живые шахматы, но вместо радости от ощущения ясности мысли и своей способности опережать противника на несколько ходов его вдруг охватило чувство грусти и утраты.
Он бросил ручку на блокнот и, откинувшись на спинку кресла, уставился на пучок засохших цветов в камине гостиничного люкса. Он вспомнил, как в первый раз встретился с Генри Данбаром в Игл-Роке, его старом доме в Бридл-Пате, где тот жил с первой женой. Уилсону тогда было всего двадцать девять. Старший партнер юридической фирмы, которая вела все дела Данбара, был тогда в отъезде и, дабы спасти свои личные планы на уикенд – как выяснилось позднее, это было ошибочное для него решение, – попросил Уилсона заменить его на встрече с важным клиентом. Горничная, отворившая ему дверь, провела его через весь дом на террасу, выходившую на лужайку сада. Данбар пытался организовать семейный бейсбольный матч. Эбби и Меган, тогда еще совсем девчонки, явно скучали, но повиновались отцу, а их мать, уже сильно подшофе, в ярко-желтых брючках и с зажженной сигаретой в руке, стоя у кромки импровизированного поля, громко отпускала насмешливые комментарии. Данбар заметил Уилсона, и не клеившаяся игра сразу прервалась, когда он зашагал через лужайку поприветствовать гостя, и Уилсон с первого взгляда понял, что Данбар обожает что-то организовывать, состязаться, проявлять инициативу, даже шутливо играя с дочками, вопреки их желанию, в выходной день. Он обладал феноменальной физической энергией, из-за чего любое общение с ним превращалось в неотложную и крайне рискованную авантюру. Данбара, которого в ту пору окружала аура нереализованных амбиций, больше впечатляло то, чего люди стремились добиться, нежели то, чего они уже достигли, и, проведя несколько часов с Уилсоном, он предложил тому бросить свою фирму и возглавить будущую команду юристов, которым предстояло вывести его компанию на биржу. Почему-то Данбар сразу же завоевал его полное доверие и вдохновил на ту степень преданности, которую он был готов проявлять потом даже в выходные дни. Уилсон рискнул уйти из фирмы и забрать их крупного клиента. Он понял, что с Данбаром его ожидают большие дела и он сможет добиться куда более внушительных успехов, чем медленно взбираясь по иерархической лестнице отделения «Стоун, Ракер и Уайт» в Торонто…
Уилсон взял ручку и взглянул на исписанную желтую страницу. Нельзя сдаваться! Если только Генри сможет собраться с силами для этой последней битвы, возможно, им удастся спасти дело всей его жизни от хищнического «Юникома».
* * *
Проведя страстную ночь с Хесусом, Меган в среду проспала до обеда. Изучая экран телефона, но еще не желая никому перезванивать, она поразилась числу пропущенных звонков от Эбби и буквально от всех высших руководителей компании. Были также звонки от банкиров, вовлеченных в операцию приобретения «Данбар-Траста» компанией «Игл-Рок». Что ж, им всем придется подождать. Перед каждым собранием совета директоров всегда было много суеты, но сейчас ей нужно мысленно сконцентрироваться и применить все свои актерские таланты для удачного исхода другого важного мероприятия – встречи с Кевином. Она хотела попросить Кевина избавить ее от Хеса. И чтобы не выглядеть чересчур капризной, ей придется изобрести для него убедительный повод для ликвидации его нового напарника. Она придумала, будто случайно выболтала Хесу важнейший корпоративный секрет, потенциально оцениваемый в сотни миллионов долларов, и теперь Хес якобы ее шантажирует угрозой продать эту информацию конкуренту – ясное дело, речь идет о «Юникоме».
А, вот и он! Она услышала гулкий звон дверного колокола и, надев маску взволнованно-трагической озабоченности и печали, стала его ждать.
* * *
Данбар точно знал, где находится: в столовой квартиры Флоренс в Нью-Йорке, где он пил чашку кофе после обеда. Флоренс беседовала по телефону с Уилсоном, его старым другом Уилсоном, перед которым ему предстоит еще извиниться за несправедливое увольнение. Комната была вся залита светом, – что даже немного его пугало, – струившимся сквозь застекленные двери широкой террасы. Только что он находился на краю безумия и смерти, он был вне себя от ужаса, что может умереть, так и не увидев Флоренс, и вот он в ее квартире. Пусть он еще далек от обыденности возврата к нормальному состоянию, но все же лучше так, чем еще совсем недавно. Впервые за многие недели он почувствовал, что его тело – цельная конструкция, а не состоит из отдельных частей, точно деревянный клоун на шарнирах, в тряпичной одежде, с ногами и руками на веревочках. Он много спал и ел, а те ядовитые таблетки, которыми его пичкали доктор Боб и доктор Харрис, вроде бы вымылись из организма благодаря тяжким испытаниям в горах Камбрии и уже не оказывали никакого действия на его сознание и настроение. Данбар всегда воспринимал свою крепкую физическую форму как данность и вспоминал о ней, лишь когда ее утрачивал. И только на мгновение он изумился, что она к нему вернулась – как удивился, лишившись ее. Ощущение было в равной мере знакомое и непривычное, как бывало в первый час после приезда в дом на озере в начале лета, когда он замечал тысячи знакомых мелочей, и начинало казаться, что они всегда оставались при нем.
Он силился определить, какое же по-настоящему чувство скрывается под мешаниной новизны и узнавания знакомого. Для этого были некие основания, нечто, что он едва ли когда-то знал, кроме, быть может, того момента, когда Кэтрин согласилась выйти за него, но тогда его охватило мощное чувство эйфории, а не, как сейчас, ощущение чего-то прочного, незыблемого. Вероятно, это была благодарность. Вероятно, именно так можно назвать ту опору, на которой он сейчас стоял. Да, он ощущал себя – его словарь впервые в жизни осваивал новые территории смыслов – благословенным. Его это никогда не заботило – определять свои ощущения, выходя за обычные для него рамки, когда он различал лишь приятные ощущения и неприятные. Ему никогда не хватало ни слов для анализа собственных мотиваций, ни мотива для развития своего словарного запаса. Он вечно был захвачен действиями, влекомый тем, что казалось ему самоочевидной истиной – что нет и не может быть ничего более осмысленного, чем приумножение власти и денег. Ему уже поздно было пускаться в путешествие в глубь своего «я», но он понимал, что иного выбора у него нет. Последние несколько недель он не просто провел на грани безумия, он оказался вынут из мира фактов, статистики и закономерностей и вброшен в мир метафор, интуитивных озарений и тайных связей. И он не просто эвакуировался из зоны боевых действий, куда ему больше не надо возвращаться; он все еще был заточен в лабиринте, откуда мог выбраться не иначе, как пробравшись в самый его центр. Тем не менее он ощущал, что находится вблизи этого центра и что он найдет выход – дайте только время!
