Об измене Бену не могло быть и речи, по крайней мере, так она считала до сих пор. Было ли прелюбодеяние с мужчиной, чьи права на нее возникли значительно раньше, чем у ее мужа, худшим грехом, чем обычная измена, или же это просто восстановление естественного порядка вещей, нарушенного ее замужеством? Как ей в голову мог прийти такой вопрос? Она любила Бенджамина как мужа, как мужчину, от которого она родила детей. Она сознательно избегала беременностей, встречаясь с другими – со всеми, кроме Криса. Они жили словно в промежуточной зоне: оба были молоды и непостоянны в своих устремлениях, чтобы у них возникло ясное намерение, слишком безрассудны и страстны, чтобы предвидеть неожиданность. В каком-то смысле неожиданным было то, что она так и не забеременела от Криса. И к тому моменту, когда она могла четко высказать свое сожаление по этому поводу, они окончательно расстались, мирно, без истеричного хлопанья дверями, что, кстати, у них происходило регулярно, пока они встречались.
В серьезности ее отношений с Крисом было что-то неуловимо инцестуальное. Ее отец с энтузиазмом вжился в роль крестного, и в детстве Крис всегда был рядом с ней, проводя с Данбарами добрую часть долгих летних каникул на их домашнем озере. Она помнила их первый детский поцелуй, когда они неловко стукнулись зубами и носами, но Крис мог легко сыграть роль братика или по меньшей мере казаться ей слишком знакомым, чтобы быть соблазнительным, если бы не решающая роль того периода, когда они почти не виделись после того, как Уилсон встал у руля европейской штаб-квартиры компании. Криса отправили в частную школу в Англию, и он стал проводить летние каникулы в Италии и Франции. Хотя Данбар продолжал видеться с крестным сыном во время своих частых поездок в Европу, первая половина отрочества Криса прошла в отсутствие Флоренс. Они встретились после долгого перерыва, когда обоим было по семнадцать, и ее странным образом восторгало чувство робости в присутствии парня, о ком она привыкла думать, что знает его как облупленного; это было похоже на неожиданное открытие, что в доме, где ты жила всю жизнь, оказывается, есть еще один флигель, куда ты никогда не заглядывала, но куда теперь страстно желала попасть. И ни она, ни он не знали, что делать с этим слиянием разных потоков. А много позже они увидели легендарную «Встречу вод» в Манаусе, где ленивая желтая Амазонка и стремительная студеная Рио-Негро на протяжении нескольких миль бегут параллельными руслами, и она сравнила эту картину с событиями того памятного лета, когда ее привычная нежная симпатия к Крису вдруг соединилась с новым дерзким влечением, и она долго не могла найти способа их примирить. Но только на следующее Рождество они начали целоваться – часами напролет, и следующим летом впервые занялись любовью. Флоренс была потрясена, поймав себя на мысли, что на фоне той первобытной связи ее брак кажется актом прелюбодеяния!
Теперь надо поспать. И как человек, почти никогда не принимавший снотворного, она быстро впала в сладкое забытье, испытав благодатное действие таблетки, вынутой из коробочки пятилетней давности.
Стук в дверь не сразу донесся до дна колодца ее сна, но когда стюардесса нерешительно приоткрыла дверь спальни и сообщила, что самолет начал снижение, Флоренс поблагодарила ее и попросила принести двойной макиато и обычный чайничек зеленого чаю. Она медленно оделась, одним глотком выпила кофе, пристегнулась ремнем и скоро опять задремала в громадном кожаном кресле.
Погода в Манчестере была премерзейшая, но, прячась под зонтиком, который раскрыл над ней шофер, Флоренс испытывала не раздражение, а напротив, удовольствие – и от подернутых рябью луж, и от шальных дождинок, приятно холодивших лицо. Она быстрым шагом прошла по аэродромному перрону и уселась на высокое заднее сиденье «рейнджровера». Крис залез следом, а она, словно с момента завершения их близких отношений не прошло долгих пятнадцати лет, пробормотала: «Мне надо еще немного поспать», – и, съежившись, привалилась к нему и положила голову ему на колени. Крис с радостью принял этот непредвиденный груз и нежно обвил рукой ее талию, желая спасти ее от внезапного удара о спинку переднего сиденья в случае, если машина резко затормозит.
В первые несколько минут после пробуждения Флоренс не могла понять, где она. Осознав, что ее голова лежит на коленях у Криса, она было встревожилась, но быстро смирилась с естественным блаженством своей позы.
– Прости, я, наверное, заснула, – произнесла она, поднимаясь.
– Ты вроде попросила разрешения, – заметил Крис.
– А, так значит, ты не подашь на меня в суд за нарушение границ твоего личного пространства, причинившего тебе нравственные страдания и повлекшие ущерб личной самооценки?
– Не в этот раз, – пообещал Крис, – но мы должны составить контракт и подписать его в присутствии свидетелей.
Флоренс сжала его руку и ничего не сказала, сочтя, что если продолжить любезничать с ним в таком же духе, это будет выглядеть не только провокационно, но и претенциозно.
– Где мы едем? – обратилась она к шоферу.
– Судя по навигатору, – чинно доложил шофер, – до пункта назначения осталось ровно девять и шесть десятых мили.
– Это кажется совсем близко для человека, который тридцать шесть часов назад был в Вайоминге!
– Я бы сказал, что ты уже покрыла, грубо говоря, девяносто девять и восемь десятых процента маршрута, – проинформировал ее Крис.
– Но только если мы его там найдем.
* * *
Доктор Харрис заявил, что ему не до шуток.
– Уверен, ваши сестры рассказали, что произошло.
– Они мне ничего не рассказали, – покачала головой Флоренс. – Мы не общаемся.
– Жаль, должен признаться, что со мной они общались чересчур плотно, – заметил доктор Харрис. – Вчера я был удостоен чести лично выслушать от них оскорбления, а сегодня они передали дела некой весьма агрессивной адвокатской конторе из Лондона.
– Брэггс? – спросила Флоренс.
– Да!
– Возможно, я смогу избавить вас от них, – пообещала она.
– В любом случае, – произнес доктор Харрис, не желая сменить гнев на милость, – в эту игру должны играть двое. Моя неспособность управлять тюрьмой строжайшего режима, чего мне никогда и не предлагали, выглядит как мелкий проступок по сравнению с похищением одного из моих пациентов и, как он уверяет, с его допросом под пыткой с целью выведать у него информацию о Данбаре. Когда час назад мы нашли его в Пламдейле, он пребывал в состоянии унижения и ужаса. Нам пришлось дать ему антидепрессанты и поместить в палату для потенциальных самоубийц. Хотелось бы мне все это засвидетельствовать в суде!
– Его пытали? – не поверила Флоренс. – А можно мне с ним поговорить?
– Зачем? Чтобы разбередить его еще больше? По-моему, он уже довольно наговорился с членами вашей семьи – этого опыта ему хватит до конца жизни.
– Я не имею отношения к моей семье, – строго заметила Флоренс.
– Что ж, я буду обдумывать глубину этого заявления до конца сегодняшнего дня, уж поверьте! – отрезал доктор Харрис. – Тем не менее, если вам когда-нибудь понадобятся услуги частной психиатрической лечебницы, прошу к нам не обращаться!
