В принципиальном плане следует подчеркнуть, что все деятели культуры Испании с мировым именем были на стороне республики.
Галисия оказалась практически единственной территорией с республикански настроенным населением, захваченной в первые же дни мятежа (в Андалусии борьба шла около месяца). Сопротивление все же продолжалось и там, нося характер локальных забастовок. Особенностью Галисии была жестокость по отношению к учителям и врачам, которых поголовно считали левыми, в то время как адвокатов и профессоров-гуманитариев рассматривали как лиц консервативных убеждений. В некоторых населенных пунктах, как и в Андалусии, вырезали поголовно всех, кто подозревался в симпатиях к Народному фронту. Матерям, женам и сестрам казненных запрещали носить траур.
В Наварре карлисты, игравшие там на первом этапе мятежа основную роль, с особой ненавистью расправлялись с баскскими националистами, хотя последние были столь же ревностными католиками, как и сами карлисты. 15 августа 1936 года в столице Наварры Памплоне проходила торжественная религиозная процессия в честь Пресвятой Девы Марии. Фалангисты и карлисты решили отметить этот день по-своему, организовав расстрел 50–60 политических заключенных, многие из которых крестились перед казнью. После убийства беззащитных людей, среди которых было и несколько священников, карлисты спокойно присоединились к торжественной процессии, как раз достигнувшей главного собора города.
В целом, в ходе массированного и хорошо организованного террора в части Испании, захваченной мятежниками, было убито по разным оценкам от 180 до 250 тысяч человек (включая казни республиканцев сразу же после окончания гражданской войны).
А как обстояло дело в республиканской зоне? Главное и принципиальное отличие было в том, что физические расправы с «врагами республики» проводились, как правило, вопреки законам и декретам центрального правительства различными «бесконтрольными» элементами (прежде всего, анархистами) в первые месяцы после мятежа. После того, как в начале 1937 года правительству удалось более или менее поставить под контроль многочисленные военные формирования, колонны и комитеты, революционный террор практически сошел на нет. Впрочем, он никогда и не приобретал столь массового характера, как в зоне мятежников.
После провала мятежа в Мадриде и Барселоне без суда были расстреляны практически все захваченные в плен офицеры-путчисты, в том числе генерал Фанхуль. Правительство, правда, позднее санкционировало высшую меру наказания, так как она в данном случае полностью соответствовала уголовному кодексу.
Комитеты Народного фронта на местах взяли на себя функции судов, на которых, естественно, отсутствовали адвокаты. Обвиняемый, как правило, сам должен был искать свидетелей, подтверждавших его невиновность. А обвинения были самыми различными. Те, кто слишком громко слушал радио Севильи, могли быть обвинены в подрыве боевой морали республики. Тот, кто ночью искал с фонариком спички, мог подвергнуться подозрению, что подавал сигналы фашистским самолетам.
Анархисты, социалисты и коммунисты, входившие в комитеты, вели свои списки подозрительных. Они сравнивались, и если кто-то имел несчастье оказаться сразу в трех списках, то вина считалась доказанной. Если же подозреваемый был только в одном списке, с ним, как правило, беседовали (причем, в основном, довольно благожелательно) и если лицо признавалось невиновным, члены комитета иногда выпивали вместе с ним по бокальчику вина и отпускали на все четыре стороны (иногда даже под почетным конвоем, сопровождавшим освобожденного до ворот дома). Комитеты вели борьбу с ложными доносами: иногда за них расстреливали.
Хуже дело обстояло в тех регионах, где власть сразу после мятежа оказалась в руках анархистов (Каталония, Арагон, некоторые населенные пункты в Андалусии и Леванте). Там боевики НКТ-ФАИ сводили счеты не только с «реакционерами», но и с конкурентами из КПИ и ИСРП. Некоторых видных социалистов и коммунистов убивали из-за угла за то, что те хотели навести элементарный порядок.
Часто с захваченными мятежниками или их сторонниками расправлялись после особенно жестоких бомбардировок авиацией мятежников жилых кварталов мирных городов. Например, после налета на Мадрид 23 августа 1936 года было расстреляно 50 человек. Когда ВМС мятежников объявило об обстреле с моря Сан-Себастьяна, власти города пригрозили, что расстреляют за каждую жертву этой атаки двух заключенных. Это обещание было выполнено: 8 заложников заплатили своей жизнью за четырех погибших.
23 августа 1936 года после таинственного пожара в мадридской тюрьме Модело (по указанию «пятой колонны» заключенные стали жечь матрацы, стремясь вырваться на свободу) было расстреляно 14 видных представителей правых партий, в том числе брат лидера фаланги Фернандо Примо де Ривера.
После мятежа в республике были закрыты все церкви, так как высшее духовенство в массе своей поддержало переворот (священники призывали на мессах «убивать красных собак»). Многие храмы были сожжены. Анархисты и другие ультрареволюционные элементы убили в первые месяцы войны тысячи священнослужителей (всего в республиканской зоне погибло около 2000 представителей церкви). Коммунисты и большинство социалистов осуждали эти действия, но часто просто не хотели портить отношения с анархистами, влияние которых в первые месяцы войны достигло апогея. Известен, однако, случай, когда Долорес Ибаррури взяла в свою машину монахиню и отвезла ее в безопасное место, где та находилась до самого конца войны. В сентябре 1936 года коммунисты организовали выступление по своей радиостанции католического священника Оссорио-и-Галландо, что вызвало смягчение общей политики по отношению к церкви. Тем не менее, вплоть до начала 1938 года все публичные церковные службы на территории республики были запрещены, хотя за богослужения в частных домах не преследовали.
Положение в республиканской зоне усугублялось еще и тем, что 22 февраля 1936 года по амнистии тюрьмы покинули не только политзаключенные, но и обыкновенные уголовники. После мятежа многие из них примкнули к анархистам и занимались обычным грабежом или сводили счеты с судьями, упрятавшими их за решетку. В районе Валенсии действовала целая так называемая «железная» колонна бандитствующих элементов, грабившая банки и «реквизировавшая» имущество граждан. Колонну удалось разоружить только при помощи коммунистических отрядов после настоящих уличных боев в Валенсии.
Правительство Хираля пыталось положить конец бесчинствам маскировавшихся под милицию уголовников. Гражданам рекомендовали не открывать двери ночью и при первых подозрениях сразу вызывать республиканскую гвардию. Прибытия гвардейцев (а часто лишь угрозы вызвать их), как правило, бывало достаточно, чтобы самозванные милиционеры (это были в основном подростки) убрались восвояси.
Прието и видные деятели компартии неоднократно выступали по радио с требованием немедленного прекращения актов самосуда. Когда после мятежа тысячи сторонников путчистов, членов правых партий и просто состоятельных людей укрылось в иностранных посольствах (в основном — латиноамериканских), правительство Народного фронта не только не настаивало на их выдаче, но и разрешило дипмиссиям снять дополнительные помещения, хотя осенью 1936 года персонал всех посольств покинул столицу. В Мадриде преспокойно отсиживались в посольствах более 20000 врагов республики. Оттуда периодически обстреливались республиканские патрули и подавались световые сигналы авиации мятежников. Реакционно настроенный дуайен дипкорпуса чилийский посол пытался даже привлечь к «гуманитарной акции» советское полпредство, но безуспешно. Отказались принимать «беженцев» на территории своих посольств и англичане с американцами. Они ссылались на международное право, запрещавшее использовать территорию диппредставительств для подобных целей.
