Коммунисты вели среди этой категории офицеров активную работу и смогли вовлечь в партию примерно 10 % от их числа. Многие симпатизировали КПЧ, но с оглядкой на сослуживцев боялись открыто вступать в нее.
В армию были приняты также 994 офицера армии бывшего словацкого государства. В компартию из них вступило примерно 8 %. Только треть общего числа словацких офицеров участвовала в боях против фашистов.
Министерство обороны отказалось принять в армию 5100 бывших партизан и подпольщиков, так как у них не было надлежащего профессионального военного образования. В результате в армии оказался лишь 241 человек из этой категории. Жестко отсеивали и офицеров из 1-го чехословацкого армейского корпуса в СССР: они были повышены из рядовых и младших командиров за отличие в бою, но, опять-таки, военных академий и училищ не кончали. Из 1842 офицеров корпуса Свободы в армию приняли только 508
[521]. При этом именно они имели по-настоящему ценный боевой опыт в войне против прошлого и вероятного будущего противника – Германии.
В августе 1945 года начала свою работу Высшая воинская школа – аналог советской военной академии имени Фрунзе. Бенеш лично курировал школу с самого начала и позаботился, чтобы там работали прозападно настроенные преподаватели. Из 34 профессоров школы семь были бывшими военнослужащими чехословацких частей на Западе. Из рядов 1-го Чехословацкого армейского корпуса не было никого. Четыре профессора служили в марионеточной «армии» протектората. 18 во время оккупации занимали различные должности в органах управления. Только пять преподавателей были арестованы немцами.
Начальником школы стал бывший командующий чехословацкой бригадой в Англии генерал Лишка.
Из первого курса новой академии (277 человек), которая готовила офицеров на высшие командные и штабные должности, 125 человек (45,1 %) ранее служили в чехословацких частях на Западе, и только 6,8 % (17 человек) – в чехословацком корпусе в СССР
[522].
В 1945 году 30 чехословацких офицеров были направлены на учебу в СССР.
Генеральный секретарь ЦК КПЧ Рудольф Сланский в сентябре 1947 года так оценивал политический профиль армии: «Чехословацкая армия была разгромлена после Мюнхена и оккупации и восстанавливалась после освобождения на основе трех основных частей: из количественно небольших отрядов сформированного в СССР чехословацкого корпуса, из чехословацких войск, которые пришли с Запада, а также из офицерских кадров, остававшихся на родине. Эти различные части мы не сумели прочно объединить. Положение ухудшилось еще тем, что в армии не была проведена радикальная чистка реакционных элементов. Министр национальной обороны генерал Свобода хотя и является другом Советского Союза и идет с нами в большинстве вопросов, все же недостаточно твердо действует, иногда уступает нажиму со стороны правых кругов.
Около одной трети общего числа генералов являются членами компартии. В большинстве случаев это люди из военных специалистов. Более слабые позиции мы имеем в среднем и низшем офицерском корпусе»
[523].
Отражением пестрого социального и политического состава армии, а также колебаний военного министра Свободы между коммунистами и их противниками стала общегосударственная конференция офицеров политпросвещения в сентябре 1947 года.
Свобода в своем программном выступлении перед политработниками отверг попытки «некоторых сил» вернуться к деполитизированной армии довоенных времен. Институт офицеров политпросвещения, созданный первоначально только в чехословацком корпусе в СССР, не подлежит пересмотру: «…я со всей решительностью заявляю, что нет и не может быть речи о ликвидации института офицеров политпросвещения в армии…»
[524] Линия Свободы находилась в полном согласии с политикой КПЧ, в то время как национальные социалисты считали институт политофицеров вредным, поскольку там доминировали коммунисты.
«Солдаты и офицеры должны быть активными гражданами и проводниками правительственной Кошицкой программы Национального фронта», – говорил Свобода. «Необходимо осознать, что оборонную политику мы осуществляем в согласии со всеми политическими партиями, то есть в духе Национального фронта чехов и словаков. Это, конечно, не означает, что у нас нет трудностей, так как и в армии есть отдельные лица, которые не согласны с политикой Национального фронта и его программой».
Проблема, особенно обострившаяся осенью 1947 года, заключалась в том, что между партиями Национального фронта уже не было согласия по ключевым вопросам развития страны. Свобода рекомендовал офицерам политпросвещения при работе с военнослужащими ограничиваться изложением точек зрения всех партий, не делая никаких выводов, «закрыть вопрос тем, что эти разногласия еще политически не разрешены». Конечно, такой подход был утопичным: газеты разных партий солдаты могли читать и без офицеров политпросвещения.
Странной была и рекомендация Свободы воздерживаться от комментариев относительно наметившегося противостояния великих держав СССР и США: «Нецелесообразно, чтобы офицер полтипросвещения излишне вовлекался в споры между свехдержавами и делал назойливые и преждевременные выводы. Именно в международных вопросах рекомендуется воздерживаться от преждевременных комментариев, особенно если проблема еще не прояснена»
[525].
При этом одна из сверхдержав – СССР – была официальным военным союзником Чехословакии, что торжественно признал сам Свобода: «Сегодня еще более ясно, какую важность для нас имеет союз с Советским Союзом и другими славянскими странами. Это не временная политическая комбинация, а прочный и длительный союз, на котором мы основываем свою собственную безопасность. Чем больше осложняется международная обстановка, тем важнее хранить и укреплять этот союз, и это должны осознавать все военнослужащие»
[526].
В духе Бенеша Свобода требовал от армии строгой надпартийности, хотя затруднялся объяснить, как это может сочетаться с активной политической и гражданской позицией военнослужащих в условиях многопартийности: «Разумная надпартийность не означает беспринципного потакания всем… Это не всеядность и не бесцветная мелочность. Мы не будем выступать против политических партий, но будем действовать в соответствии с Кошицкой и Созидательной программами»
[527].
Оставалось неясным, как идею надпартийности можно воплотить в жизнь, если большинство солдат и офицеров являются членами или сторонниками тех или иных партий.
