Первое время лицом «пражской весны» был, конечно, сам Дубчек, популярность которого во время этой самой весны 1968 года (уже не политической, а календарной) росла невиданными темпами. Он, как уже упоминалось, был не очень хорошим оратором и перед большими массами людей держался стеснительно и скованно. Но именно эта стеснительность и мягкая улыбка и были источником популярности Дубчека на контрасте с самоуверенным и часто насупленным на людях Новотным. Людям было не важно, что именно говорит Дубчек, – им хватало общих фраз об «обновлении» (с лета 1968 года «обновление» заменил лозунг «социализм с человеческим лицом»). Дубчек впервые приоткрыл завесу и над своей личной жизнью. Мы уже говорили, что, к восторгу граждан, газеты опубликовали фотографию, где первый секретарь был запечатлен на пляже в одних плавках. Новотный счел бы это верхом нескромности, но людям такая открытость не могла не нравиться.
Проблема Дубчека была в его фирменном стиле руководства. Он часто повторял, что, в отличие от Новотного, не хочет приказывать, а намерен убеждать в правильности своей точки зрения. Но если убеждение не срабатывало, возникали сложности, как с журналистами начиная с конца весны 1968 года. Они слушали увещевания Дубчека, но поступали по-своему, по принципу того кота Васьки, который «слушает, да ест». А Дубчек, опасаясь за свой имидж мягкого реформатора, не хотел предпринимать в отношении прессы или интеллектуалов никаких административных мер. Первый секретарь стал заложником собственной популярности, которую не хотел терять ни в коем случае и залогом которой было благоприятное освещение его, Дубчека, в СМИ.
Когда летом 1968 года пресса обрушилась уже на него самого, да и на всю компартию в целом, Дубчек пребывал в состоянии перманентной растерянности и обиды.
В пользу Дубчека следует сказать, что он искренне верил как в идеалы социализма, так и в то, что при демократизации социализм станет притягательной для всех в мире и в собственной стране моделью общественного устройства. Проблема была в том, что Дубчек упустил из рук эту демократизацию, которая усилиями СМИ и откровенно антикоммунистически настроенных деятелей культуры стала превращаться в тотальную и неконструктивную критику социализма, СССР, а потом и самого Дубчека как сторонника социалистического выбора и дружбы с Советским Союзом.
«Отпущенные» на свободу средства массовой информации резко нарастили весной 1968 года свои тиражи: с января по март только ежедневные газеты увеличили свой тираж на 140 тысяч экземпляров, а к маю – на 500 тысяч
[507]. Тон задавал орган Союза писателей «Литерарни листы», первый номер которого (после фактического запрета летом 1967 года) вышел 1 марта. К июню тираж этого издания превысил 30 тысяч экземпляров. Это было самое «либеральное», а с лета и откровенно антикоммунистическое издание. Немногим уступал орган фактически развалившегося Чехословацкого союза молодежи «Млада фронта», где особенно часто появлялись антисоветские материалы.
В СССР занятие Дубчеком поста первого секретаря ЦК КПЧ поначалу не вызвало никакого беспокойства. «Саша», или «Александр Степанович», считался надежным другом Советского Союза. В КГБ Дубчека называли «наш Саша».
С самого начала в Москве ясно видели, что Дубчек слишком слаб и мягок для роли лидера страны, но думали, что в рамках коллективного руководства, то есть Президиума ЦК КПЧ, этот недостаток будет нивелирован более опытными старшими товарищами.
Но как только Дубчек без согласования с Москвой в марте – апреле 1968 года отправил в отставку Новотного и сразу же, тоже не советуясь, заменил почти всех людей в правительстве и в Президиуме ЦК КПЧ, а также восьмерых из 11 лидеров областных парторганизаций, в Москве забеспокоились. Не то чтобы новых людей считали какими-то антисоветчиками. Отнюдь нет. Но было большое опасение, что эти молодые и малоопытные люди просто не справятся с тем, что затеяли.
Еще при Хрущеве, да, собственно, и раньше, Москва редко высказывалась определенно против каких-либо кадровых назначений в странах-союзниках. Но было принято, что относительно масштабных перестановок СССР предварительно хотя бы ставили в известность. В той же Чехословакии Брежнева в 1967 году пригласили разрешить спорную ситуацию в руководстве сами же члены Президиума ЦК КПЧ, и советский лидер вел себя, даже по оценке Дубчека, очень вежливо и предупредительно, не навязывая никому никакой точки зрения.
То, что теперь Дубчек даже не счел нужным сообщить Москве о своих масштабных кадровых рокировках, ставило советских товарищей в тупик. В Политбюро ЦК КПСС никак не могли решить: делает ли Дубчек это просто по неопытности или в угоду общественному мнению в стране (которое тогда означало на практике антисоветски настроенную творческую интеллигенцию) бросает Кремлю заранее обдуманный вызов.
В Кремле решили лично познакомиться с Дубчеком сразу же после избрания его первым секретарем. Уже 10 января посол СССР в Праге Червоненко передал Дубчеку приглашение прибыть с неофициальным визитом в Москву.
18 января 1968 года, еще до приезда Дубчека в Москву, Политбюро ЦК КПСС рассмотрело вопросы, связанные с Чехословакией. Оценивая обстановку в ЧССР, Червоненко заявил: «…процесс идет. И этот процесс остается сложным». При этом посол отметил: «…правильно критикуя Новотного за негибкость в решении многих вопросов, обвиняя его в догматизме, кое-кто попытался расшатать основы партии, ревизовать основные позиции партии, основные направления в политике и практике партийной линии в Чехословакии». «Надо сказать, – продолжал посол, – что Дубчек чувствует себя сейчас неуверенно… но тов. Дубчек – безусловно, честный, преданный человек, очень преданный друг Советского Союза»
[508].
Пока Дубчек размышлял о том, что он скажет в Москве о своих планах, ему позвонил лидер Венгрии Янош Кадар и предложил встретиться в неформальной обстановке. Дубчек был этому звонку рад, так как и сам хотел посоветоваться с Кадаром и польским лидером Гомулкой. Эти два человека также считались реформаторами в социалистическом лагере, но, в отличие от Румынии, Польша и Венгрия были твердыми союзниками СССР по Варшавскому договору.
Встреча Дубчека с Кадаром состоялась в Южной Словакии 20 января 1968 года. Дубчек говорил Кадару, что чехословацкие реформы до сих пор запаздывали и теперь надо наверстывать упущенное, в первую очередь в сфере демократизации общества. Кадар, который, как и Гусак, в начале 50-х подвергся репрессиям, не разделял энтузиазма Дубчека, так как прекрасно помнил события 1956 года на своей родине. Разнузданная критика всего и вся в Венгрии под флагом «десталинизации» тогда как раз не позволила провести серьезную реформу, прежде всего в экономике, и в конечном итоге вылилась в массовые беспорядки и гражданскую войну с тысячами жертв. После ввода советских войск в 1956 году Кадару пришлось начинать все с самого начала и в гораздо более сложной обстановке.
Теперь Кадар (которому было в 1968 году 56 лет) осуществлял реформы так, как позднее это стали делать в КНР, и как это пытался делать Новотный, – сначала Кадар хотел существенно повысить жизненный уровень людей, а уж потом отпускать вожжи в политической сфере.
