С политической точки зрения Дзур полностью устраивал Москву – его считали надежным другом СССР. Другое дело, что военно-стратегические и военно-политические вопросы решал отнюдь не министр обороны, а Президиум ЦК КПЧ. К тому же Дзур по своей военной специальности и служебной карьере был тыловиком и большим авторитетом в войсках не пользовался.
Министр иностранных дел Иржи Гаек был гораздо более подозрительной с точки зрения Москвы фигурой. Он родился в 1913 году, выучился на юриста в Карловом университете и еще до войны стал членом социал-демократической партии (ЧСДП), отношения которой с КПЧ были в 1930-е враждебными или в лучшем случае очень натянутыми. Гаек участвовал в подпольной деятельности (был членом подпольного Национального движения трудящейся молодежи), был арестован немцами в ноябре 1939 года и приговорен к 12 годам тюрьмы, в которой находился до конца войны.
В 1945-1948 годах был депутатом парламента от ЧСДП и принадлежал к левому крылу партии. Правда ходили слухи, что он одновременно тайно состоял в КПЧ и был в рядах социал-демократов «засланным казачком», известным в компартии под грифом Е-22. Эту версию косвенно подтверждает тот факт, что после вхождения ЧСДП в КПЧ в 1948 году Гаек сразу стал членом ЦК компартии. В 1950-1953 годах был ректором основанной им же самим Высшей школы политических и экономических наук. Затем Гаек перешел на дипломатическую работу и был послом в Лондоне (1955-1958 годы) и представителем ЧССР в ООН (1962-1965). В 1965 году сменил Цисаржа на посту министра образования.
Гаек как министр должен был символизировать то, что новое руководство КПЧ готово доверить ответственные посты бывшим социал-демократам. Это было и демократично, и одновременно отвечало планам Дубчека ни в коем случае не допустить восстановления самостоятельной социал-демократической партии в стране.
Млынарж (тогда секретарь ЦК) описывал сформированное в начале апреля 1968 года новое руководство КПЧ следующим образом: «Так возникло новое партийное руководство Дубчека: как результат конфронтации и компромиссов за кулисами властной структуры, но как и следствие давления все более набиравшего силу демократического движения в партии и обществе… Но если принять во внимание те серьезные политические проблемы, с которыми новому руководству пришлось столкнуться почти сразу же, то надо сказать, что оно было конгломератом слишком гетерогенных политических сил и в качестве такового с самого начала было обречено на то, чтобы застрять в непреодолимых внутренних конфликтах. И это является доказательством того, что тройка во главе (партии) – Дубчек, Черник и Кольдер – неправильно оценивала будущее и не поняла всю серьезность ситуации»
[503].
Несмотря на все обещания Дубчека разделять партийные и государственные функции («править должно правительство»), механизм принятия политических решений в ЧССР после января 1968 года, как уже упоминалось, ни на йоту не изменился. Все мало-мальски важные вопросы, как и при Новотном, решал Президиум ЦК, а правительство лишь выполняло эти решения.
К каждому заседанию президиума (в котором участвовали кандидаты в члены президиума и секретари ЦК) аппарат ЦК готовил десятки самых разных вопросов повестки дня – от мелких до кардинальных. Каждому члену президиума предоставляли огромную кипу справочных материалов – ее обычно мерили не числом страниц, а весом. Никто все эти справки никогда не читал – для этого просто не было физической возможности. Поэтому всю кипу возвращали в аппарат, где те же самые клерки делали краткие аннотации к составленным ими же самими материалам. Если какой-нибудь вопрос касался деятельности того или иного министра, то его обычно приглашали на заседание президиума. Таким образом, по технологии принятия решений Президиум ЦК КПЧ при Дубчеке ничем не отличался ни от президиума времен Новотного, ни от советского политбюро при Брежневе.
Но так как Дубчек гордился тем, что не навязывал никому своей точки зрения, президиум быстро превратился в бесконечную говорильню. Его члены без всякого регламента говорили не только по повестке дня, а обо всем, о чем считали нужным: о статьях в газетах, погоде или о людях, с которыми они встречались на собраниях и митингах. Неудивительно, что заседания президиума шли по восемь-десять часов, а то и больше. Обычно приходилось сервировать легкий ужин прямо в зале заседания.
Когда все порядком уставали от самих себя, двум-трем членам президиума обычно поручали составить проект решения президиума по тому или иному вопросу. Затем проект обсуждался и принимался. Проблема была только в том, что при Дубчеке эти решения часто не выполняли даже сами члены президиума.
Когда министр иностранных дел «либерал» Гаек впервые попал на заседание Президиума ЦК КПЧ, он был неприятно поражен и не мог понять, как при таком порядке вообще можно осуществлять какое-либо управление страной.
Интересно, что если Новотный был аскетом и человеком, достаточно равнодушным к материальной стороне власти, то новое руководство придавало этому аспекту своей жизни большое значение. Дубчек (как первый секретарь ЦК), Черник (как председатель правительства) и Смрковский (как председатель Национального собрания) только официально получали по 25 тысяч крон в месяц, что было более чем в 10 раз больше средней зарплаты. Секретари ЦК получали в целом 14 тысяч (8 тысяч в качестве заработной платы и 6 тысяч – на возмещение представительских расходов)
[504]. При этом деньги как таковые были членам Президиума ЦК КПЧ не нужны – почти все они могли получить бесплатно или по бросовым ценам, достаточно было лишь выразить пожелание сотрудникам аппарата ЦК. Новотный, как мы помним, стеснялся того, что получает зарплату и в качестве президента, и в качестве первого секретаря ЦК, поэтому всю «партийную» зарплату в конвертах раздавал своим коллегам по президиуму. Дубчек заклеймил эту практику как коррупцию.
К услугам членов партийного руководства были недоступные для обычных граждан дома отдыха, за пребывание в которых тот же Млынарж платил 290 крон за три месяца – столько же, сколько нормальный гражданин за две недели пребывания в летнем лагере без особых удобств.
Заметим, что Новотный после своей отставки переехал в скромную виллу в пражском районе Смихов (где жил еще до избрания президентом), а потом и в трехкомнатную квартиру. Возможность отдыхать в доме отдыха ЦК в Орлике Новотный утратил, и они с женой Боженой купили небольшой загородный дом
[505].
Правда, «освобожденные» чехословацкие газеты не оставили бывшего президента в покое. Весной стали распространяться нашедшие отражение в прессе слухи, что в бытность президентом Новотный отдал указание за государственный счет отремонтировать дом и дачу своего сына. Причем эти деньги якобы незаконно взяли из фонда ремонта Пражского Града – официальной резиденции президента ЧССР. В начале июля 1968 года канцелярия президента республики была вынуждена дать официальное опровержение. В нем говорилось, что в бюджете канцелярии законом предусмотрены средства на ремонт жилья президента и членов его семьи. Поэтому ремонт дома сына Новотного был законным и не имел ничего общего со средствами, отпускавшимися по другой статье бюджета на ремонт Града. К тому же заказ на ремонт поступил не от президента, а от его жены, а сам Новотный еще в январе 1968 года компенсировал часть расходов из личных средств
[506].
