Разгадка этого несоответствия пришла только после того, как я стал изучать историю создания песни. Оказалось, что осенью 1940 года, после присоединения Бессарабии к Советскому Союзу и образования Молдавской ССР, поэт Яков Шведов и композитор Анатолий Новиков получили заказ: написать песенную сюиту о партизанах Бессарабии периода Гражданской войны. Были рекомендованы Григорий Котовский, прочие герои и среди них какая-то партизанка по имени или кличке Смуглянка. В качестве заказчика выступало политуправление Киевского военного округа, которое намеревалось исполнить новую сюиту своим ансамблем. Сюита была уже готова, но началась Великая Отечественная война. Естественно, стало не до молдавских партизан.
Новиков забросил ноты в дальний ящик и вспомнил о них только в 1943 году, когда поступил заказ от радио на какую-нибудь лирическую песню. В сюиту входило семь песен, но именно «Смуглянка» показалась ему более подходящей.
Он предложил ее, но песня была отвергнута. В 1944 году к Новикову обратился руководитель Ансамбля песни и пляски Красной армии Александров с просьбой дать новые песни. Вновь, но уже среди нескольких песен, он предложил «Смуглянку». К его изумлению, выбрали именно ее. Приступили к репетициям, но далее дело застопорилось. Песня почему-то не шла.
– Видно, не судьба! – решил композитор.
Но через некоторое время его опять пригласили на репетиции. Оказалось, что солист ансамбля Николай Устинов попросил перетранспонировать песню для баритона (первоначально она была написана для тенора). Новиков выполнил просьбу, и случилось чудо – песня отлично зазвучала.
Премьера состоялась в Концертном зале имени Чайковского. Новиков так волновался, что, когда исполняли «чужие» песни, вообще не слушал. И вот, наконец, пришел черед «Смуглянки». Композитор опомнился лишь тогда, когда раздались аплодисменты и крики «Бис!». Песню повторяли три раза! Концерт транслировался по радио, и, таким образом, в 1944 году «Смуглянка» наконец обрела свою жизнь.
Авторы фильма «В бой идут одни «старики» допустили маленькую ошибку: в первые дни освобождения Украины, осенью 1943 года, о «Смуглянке» еще не знал никто. Слава и признание пришли к песне только тогда, когда последний оккупант уже был изгнан с украинской земли. Ну да бог с этим. Благодаря фильму «Смуглянка» стала вновь известна и любима миллионами и, самое главное – молодому поколению, для которого она навсегда ассоциируется с незабываемым: «Прыгай, Серега, прыгай!»
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка
Собирает виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
«Станем над рекою
Зорьки летние встречать».
Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
Я влюбленный и смущенный пред тобой,
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
А смуглянка-молдаванка
Отвечала сразу в лад:
«Партизанский молдаванский
Собираем мы отряд.
Нынче рано партизаны
Дом покинули родной,
Ждет тебя дорога
К партизанам в лес густой».
Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
Я влюбленный и смущенный пред тобой,
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
И смуглянка-молдаванка
По тропинке в лес ушла.
В том обиду я увидел,
Что с собою не взяла.
О смуглянке-молдаванке
Часто думал по ночам.
Вновь свою смуглянку
Я в отряде повстречал!
Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
Я влюбленный и смущенный пред тобой,
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной!
«Глаза» фронта
С изменением статуса полк стал «глазами» не только командующего воздушной армией генерал-лейтенанта Судца, но и командующего фронтом генерала армии Толбухина.
Если раньше большое начальство никогда в полку не бывало, то теперь и командующий фронтом Толбухин, и начальник штаба Бирюзов, и, особенно, начальник разведки генерал Рогов могли запросто заехать в полк, чтобы лично поставить задачу или расспросить вернувшийся из разведки экипаж.
Однажды, читая воспоминания одного армейского разведчика, я наткнулся на упоминание о его встрече с начальником разведывательного управления 4-го Украинского фронта генерал-майором Александром Семеновичем Роговым. Я прочел этот отрывок отцу. Он сразу же оживился, попросил прочесть еще раз.
Как рассказал тогда отец, несмотря на свою грозную должность, Рогов был человеком удивительно тактичным. Был он в возрасте, и за глаза все называли его «стариком».
Иногда он приезжал на аэродром в сопровождении какой-нибудь молоденькой девушки. Но это не была обычная для фронта ППЖ. Девушку прятали от посторонних глаз, а вечером сажали в кабину стрелка-радиста Пе-2 или в качестве пассажира на «Дуглас», и самолет уносил ее в глубокий тыл врага, где в определенном квадрате, иногда на зажженные огни, иногда просто наудачу, ее сбрасывали с парашютом.
Таких девушек отец видел и провожал вместе с Роговым десятками, и ни разу не было «старых знакомых». Для себя отец окрестил эти полеты девушек-разведчиц «полетами в один конец».
О командующем воздушной армией отец отзывался уважительно. Говорил о том, что он был хороший летчик и до конца войны на своем «Бостоне» даже летал на боевые задания.
И тем не менее я оставляю за собой право на собственное мнение. Сослуживец отца уже по дивизии в городе Мары Борис Агапович Кириленко после выхода на пенсию часто бывал у нас дома в Крыму. Как-то он рассказал мне о командующем 4-й воздушной армией генерале Науменко.
К Борису Агаповичу я отношусь с огромным уважением и верю ему безоговорочно. Как я понял с его слов, командующего воздушной армией панически боялись все. Случайная встреча на аэродроме могла обернуться незаслуженным оскорблением, гауптвахтой, штрафбатом. И потому, когда становилось известно, что на аэродром прилетал Науменко, все старались спрятаться куда только можно.
Ничего подобного о командующем 17-й воздушной армией я не слышал ни разу.
В мемуарах Константина Симонова упоминается о его встрече с Судцом, когда тот еще командовал воздушным корпусом. Симонов попросил разрешения слетать в составе одного из экипажей на бомбежку нефтепромыслов Румынии. На эту просьбу Судец отреагировал довольно грубо и посоветовал журналисту убраться подальше.
Как впоследствии писал сам Симонов, уже потом он узнал, что попал к Судцу в далеко не лучшее время. Потери летавших в Румынию бомбардировщиков были страшные, и потому объяснять столичному корреспонденту, что он не может отправить его на верную смерть, Судец попросту не стал.
