— В данном случае, — сказал Курцман, — присяжные заслушали показания двух детей, которым в настоящее время около шести лет и которым на момент события было пять лет. Знакомы ли вы с исследованиями, в которых прямо говорится о детях в возрасте пяти и шести лет и об особенностях памяти у таких детей?
— Лет пять назад в моей лаборатории проводилось исследование с участием детей четырех и пяти лет, — сказала я, глядя на присяжных. — Меня интересовал вопрос, в какой степени дети, просмотревшие фильм, будут подвержены влиянию наводящих вопросов. Под наводящим вопросом я имею в виду вопрос, который содержит в себе предположение, каким должен быть ответ. Например, вопрос «Ты видел медведя?» подсказывает ребенку, что медведь был, и спрашивают его лишь о том, видел он медведя или нет. Мы выяснили, что дети весьма восприимчивы к наводящим вопросам. Если вопрос задавался с использованием определенного артикля, многие дети говорили, что да, они видели предмет или объект, о котором спрашивают, хотя на самом деле [в фильме] его не было.
— Можете ли вы рассказать присяжным в общих чертах о податливости и внушаемости пятилетних и шестилетних детей в процессе имплантации памяти? — спросил Курцман.
— Позвольте мне сделать отступление и рассказать вкратце о методике, используемой в этих исследованиях.
Меня беспокоило, что мы могли слишком быстро перейти к результатам экспериментов, не объяснив присяжным, как они проводились.
— Поговорим немного об эксперименте со взрослыми, потому что даже взрослые в некоторых случаях могут быть подвержены влиянию. Мы показали участникам нашего эксперимента фильм, а потом задавали наводящий вопрос, например: «С какой скоростью двигались автомобили, когда они столкнулись друг с другом?» Потом мы проверяли, что помнят испытуемые о показанном в фильме событии, и определяли влияние наводящего вопроса или иной суггестивной информации. Выяснилось, что людям очень легко внушать информацию и что при определенных условиях они становятся жертвами такого внушения и приходят к убеждению, что действительно видели упомянутые собеседниками детали. Нам удалось побудить людей говорить, что они видели разбитое стекло, если задавали вопрос о столкнувшихся друг с другом автомобилях. Люди говорили, что видели зеленый, а не красный свет, если им задавали наводящий вопрос, содержавший предположение, что свет был зеленый. Мы внушали людям, что у человека были вьющиеся волосы, тогда как на самом деле волосы у него были прямые, и потом они сами говорили об этом. Сейчас уже известно, что в определенных ситуациях дети даже более внушаемы, чем взрослые. Я имею в виду детей трех, четырех и пяти лет. Когда им задают наводящие вопросы, которые подсказывают, каким должен быть ответ, они впитывают эту информацию, включают ее в свои воспоминания и в конце концов уже сами верят в то, что они изначально знали все эти подробности, тогда как на самом деле им это внушили.
Курцман вернулся к столу защиты, взял несколько листков, затем выдержал одну из тех многозначительных пауз, информирующих присяжных о том, что сейчас будет оглашено нечто важное. Этот простой, но неотразимый юридический прием рассчитан на то, чтобы прокурор напрягся, а присяжные сдвинулись на краешки своих стульев.
— Доктор Лофтус, — начал Курцман, — я хочу, чтобы вы сделали некоторые допущения. Предположим, что пятого июля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года в дневном лагере под названием «Эхо-Лейк» две пятилетние девочки по имени Кэти Дэвенпорт и Пейдж Беккер вместе приблизительно с пятьюдесятью другими детьми той же возрастной группы и десятью-двенадцатью воспитателями находились в помещении и смотрели фильмы, которые видели вы, я и присяжные. Предположим, что в одном из этих фильмов появляется изображение пожилого мужчины в высокой шляпе, стоящей торчком над головой, и один ребенок кричит: «Это похоже на пенис на голове!» Предположим, что после просмотра фильмов Кэти приходит домой и рассказывает матери, что смотрела некие мультфильмы, мать расспрашивает ее и в конце концов Кэти говорит: «Ты знаешь, что “член” — это то же, что “пенис”?» После этого мать начинает более настойчиво расспрашивать, что дочка делала в лагере, что она видела, и Кэти говорит, что видела летящую по воздуху девушку с длинными белыми волосами и пенис на голове у мужчины.
Курцман положил свои записи на стол защиты и медленно направился к свидетельской трибуне.
— Исходя из вашего опыта и знаний и на основании информации из фильмов, которые вы видели, каково ваше мнение: могла ли девочка утверждать, что она действительно видела летящую по воздуху блондинку или мужчину с пенисом на голове, опираясь на свой реальный опыт, или вы считаете, что ребенок, возможно, путает реальность и вымысел, смешивает фрагменты из фильмов и вопросов, заданных матерью после просмотра фильмов?
— Протестую! — воскликнул прокурор. — Ваша честь, я бы хотел переговорить с вами приватно!
Судья жестом пригласил обоих юристов к судейскому столу. Я прислушивалась к шепоту (время от времени — на повышенных тонах) и ощущала только легкое чувство вины за подслушивание. Иногда во время таких приватных разговоров в зале суда я вспоминала эпизоды из моей школьной жизни, когда девочки кучкой собирались в углу столовой и о чем-то шептались, глядя в мою сторону. Ощущая себя одинокой и беззащитной, я краем глаза наблюдала за ними, делая вид, что ничего не замечаю, но мои щеки краснели от сознания того, что они говорили обо мне, высмеивали мою одежду, мои брекеты или новую прическу.
Я почувствовала, что Тони Эрререс смотрит на меня, но, когда я взглянула на стол защиты, он уже опустил голову и сидел так все время, пока в зале стояла тишина, уставившись на полированный деревянный стол. Я видела под столом его ноги в черных кожаных туфлях, недавно начищенных и неподвижных как камни. Он был молод, может быть, девятнадцать или двадцать лет, стройный и немного неловкий. Похоже, что Тони не знал, что делать со своими руками. Он то складывал их, то клал на колени, то клал на стол ладонями вниз и постукивал пальцами по твердому дереву. Внезапно он виновато взглянул на присяжных и снова сложил руки вместе, стиснув пальцы так сильно, что я увидела, как напряглись его челюсти.
— Вы помните вопрос? — неожиданно спросил меня судья.
— Нельзя ли повторить его? — попросила я.
Секретарь суда зачитала вопрос Курцмана: «Каково ваше мнение, говорят дети о своем реальном опыте или смешивают фантазию и реальность?»
— Продолжим. Отвечайте на вопрос! — сказал судья. Я чувствовала, что мне приятно наполнять звуками унылый зал суда, рассказывать о своей работе и своей лаборатории, объяснять факты, которые я понимала и могла контролировать.
— После просмотра фильмов понятно, что по крайней мере в двух из этих фильмов присутствует девушка с длинными светлыми волосами, — сказала я, — и, если учесть результаты моей работы и работы многих других людей, нельзя исключить, что один ребенок будет использовать вербальные выражения другого ребенка. Выражение «пенис на голове» могло быть подхвачено и интегрировано с другими фактами, и это просто нормальная работа памяти.
— Предположим, — сказал Курцман, — что пятилетний ребенок смотрел фильмы, которые вы, я и члены жюри просмотрели. И этого ребенка стали расспрашивать о содержании фильмов только через семь недель. Мог ли этот семинедельный период сколько-нибудь существенно повлиять на способность этой девочки точно, в деталях, рассказать о том, что она видела?
