А однажды уехал на целый день, с раннего утра и до глубокого вечера.
Саша тогда много спал, почти все время спал, дни напролет, а однажды открыл глаза и увидел перед собой мать, сидящую на стуле и неотрывно смотрящую на него.
Она была бледнее мела, с черными провалинами под глазами, с кое-как заколотыми волосами, в которых проглядывала свежая седина, – замученная, перепуганная, несчастная.
Она старалась держаться и не плакать. Только укоряла его очень тихо:
– Как же так, Санечка? Как же ты мог утаить? Ведь мы бы справились вместе. В Москве! Я бы всех подняла! И… отцу бы твоему позвонила!
Он гладил ее по руке.
– Ну прости, мам! Вышло как есть. Извини. Я думал, так будет лучше. Всем. И ей, и тебе.
И снова просил прощения. Потом ему стало лучше, он понемногу стал выходить во двор и долго сидел на бревне возле дома, щурясь от весеннего солнца и думая о том, что жизнь, собственно, продолжается.
Дай им бог, заслужили
Мать и Прокофьич сошлись так неожиданно для него, что он поначалу ничего не заметил. Просто однажды мать – Прокофьич «сробел», – сильно смущаясь, сказала ему об этом. Он удивился, конечно, но так обрадовался, что шутя, разумеется шутя, стал требовать свадьбу.
Они махали руками, отказывались, а потом он их уболтал – поехали в Листвянку и «отыграли» ее в ресторане – в большом, шумном, дымном, словно привокзальная площадь.
Но все вроде были довольны. Он даже станцевал с матерью медленный танец.
Теперь он совсем успокоился – мать не одна, и если что… С Прокофьичем она точно не пропадет. Да и за «деда» он был искренне рад.
Только стал понимать – он им мешает. Он лишний в избе. Теперь стал лишним.
И решил, что надо уехать. Они, конечно, встрепенулись, разохались, пытались его удержать. Но он был непоколебим. Уеду, и точка! Хватит мне с вами тут. Я ж молодой мужик. Может, еще и женюсь. Кто знает? Не всю же жизнь мне тут сидеть с вами, со старичьем…
В общем, уехал. Москву отмел сразу – отвык от столичного шума и суеты. Да и совсем не хотелось в прошлую жизнь.
Выбрал небольшой городок Бабушкин. Устроился в баню, истопником. Полюбил топить печи. Снял комнату. А через полгода он встретил Лену.
Лена
Они почти не встречались – не дети. Лена была разведенкой и жила в своем доме с сыном и с матерью. Работала нянечкой в ночных яслях. Жили бедно, но спасал огород, в котором трудилась Ленина мать.
После пары свиданий Лена привела его домой и сказала матери и пятилетнему сыну:
– Мой муж. А тебе, Митька, папка!
Митька оторвался от телевизора, внимательно посмотрел на него, потом степенно, вразвалочку подошел. Громко вздохнул и протянул маленькую ладошку:
– Ну здравствуй, папка! Коли не шутишь.
Он глянул на Лену, и они рассмеялись.
– Участь моя решена, – сказал он ей.
И она серьезно, даже сурово, чуть сдвинув брови, кивнула.
Жили они хорошо. Так хорошо, что он иногда удивлялся – простая, практически деревенская женщина с восьмилетним образованием и он, избалованный столичный житель. Бывший студент, любитель авторского кино, авангардной живописи и литературы, которая не для всех.
Что может быть у них общего, что?
Жизнь может быть общая. Мало? По-моему, «очень достаточно» – как говорила его новая теща, когда ей наливали суп или чай.
И кстати, была абсолютно права.
И еще – жена его удивляла. Такой душевной тонкости, такой внутренней культуры, такого глубокого достоинства человек была его Лена. С ума сойти – и откуда, спрашивается?
Да все хорошо. Честное слово!
«Стерва! Стерва, – думала она про себя. – И чего тебе не хватает? Муж, о котором только мечтать. Прекрасная дочь, почти беспроблемная девочка. Достаток. Приличный, надо сказать, достаток. И никогда – никогда! – за всю их семейную жизнь не было дня, чтобы приходилось думать о хлебе насущном». Вопросы любого рода решал муж – ремонт, строительство дачи, смена машины. Даже поездки на рынок он с удовольствием брал на себя. Нет, она, разумеется, ни от чего не отказывалась – да ради бога! И дом вела прилично, ничем не манкируя.
И все же… жизнь свою она считала неудавшейся. Но об этом никто не знал – ни-ни! Стыдно ведь в этом признаться. Даже самой себе стыдно. Удачный брак, ну и так далее.
Только однажды она вывела формулу – формулу своей женской судьбы: брак удачный, но несчастливый. Вернее, так: все у нее хорошо, да. Но назвать себя счастливой, что называется, язык не поворачивается. Счастье – оно же в любви, разве не так?
Нет, с другой стороны – муж ей не противен, ни разу. Скандалов в семье не бывает – так, мелкие трения. Но все прилично, без оскорблений и унижения.
Она уважает его – безусловно. Ценит – да, разумеется. Считается с его мнением – определенно. У них много общего – за долгие годы жизни супруги, как известно, даже внешне становятся похожи. Ни разу – ни разу! – она не заподозрила его в измене или в обмане. Он был не только хороший муж и отец, но и прекрасный сын. И это тоже вызывало глубокое уважение.
С ним она увидела мир и много хорошего, да.
«Так что же тебе еще надо, кретинка? Восторгов до небес? Страсти – той, что до дрожи? Кипеть, бурлить, чтобы все на разрыв? Да бог с тобой, дурочка! Разве так проживается семейная жизнь? Разве счастье – не в тихих семейных вечерах перед телевизором да за чашкой свежего чая? Семья – это же другое, совсем другое! Это быт, планирование. Это стабильность, если хотите. Но уж точно не страсти-мордасти». И самое главное – здесь, в этом браке, она была уверена, что ее не предадут. Никогда. Как предали однажды…
И эта уверенность многого стоила. Ведь ее почти лишены – причем навсегда, словно вырезали скальпелем, – те, кого уже предавали.
Она даже теперь, по прошествии лет, не могла спокойно думать об этом. Потому что становилось трудно дышать. Подумаешь – история давно забытых дней! Далекая и дурацкая бесшабашная молодость. Первая любовь, которая, как всем известно… редко чем-то оканчивается. Крайне редко. Она – молодая дурочка. Он – мальчишка, сопляк. Испугался и «соскочил», поняв, что не готов быть мужем. Сколько таких историй!
А ей все равно сколько! Потому что эта история – только ее. Ее история и ее боль.
А то, что вышла замуж… Так здесь все понятно: не вышла бы – сдохла. Сдохла, и все, конец.
Праздник! Праздник?
Гости уже вовсю закусывали и выпивали. Здесь, на воздухе, елось и пилось замечательно. Она оглядела пышный стол, кивнула мужу, и он положил ей салат и слоеный сырный пирог.
Наполнили рюмки, и первым, конечно же, слово взял муж.
