— Значит, возможны военные действия на реке и на озере? — озабоченно поинтересовался Комлев.
— Не исключено, — хмуро отозвался Оливейра. — Утром мы уходим в рейс. Придется просить взвод солдат с пулеметом.
— Придется, — согласился Комлев. Он не знал, поможет ли это им. Теперь работа на реке и на озере обещала быть веселой и романтичной.
— Зато у мятежников нет вертолетов, — обнадежил его Оливейра. — Иначе нам бы пришлось всем срочно писать завещания.
— Это точно? — усомнился Комлев. Он вспомнил, как сегодня вертолетный гул часто заглушал все остальные звуки.
— Ни одного, — твердо заявил второй помощник. — Я специально узнавал. Кто-то оказался дальновиднее других, и в распоряжении этой Озерной дивизии, будь она проклята, не оказалось ни одной машины.
Далее он сообщил, что часть пассажиров, которые надеялись покинуть Лолингве еще утром, до сих пор находятся на судне, но отправлять их домой или просто заставить покинуть судно никто не захотел. Тем более что на причале хозяйничали мятежники. Капитан Муго не появлялся и о себе не давал знать. Да и нужен ли он здесь вообще?
Оливейра ушел позаботиться о том, чтобы нашлось помещение для солдат, которые будут сопровождать пароход. Он намекнул, что у него есть кое-какие знакомства среди военных чинов и что они получат первоклассную охрану. Комлев тем временем ловил себя на том, что порой поглядывает на часы. Еще было возможно успеть на этот спецрейс. Лишь бы только добраться до аэропорта, что было теперь непросто. Не думать о том, поймут ли его Оливейра и Нкими, а думать только о своем спасении. И будет это обыкновенное бегство, потому что должность старпома остается за ним. Должность — это от слова долг. А долг — это обязательство выполнять определенные функции. Он где-то читал, что адмирал Нельсон перед своей последней битвой у Трафальгара, обращаясь к морякам вверенной ему эскадры, не утомлял их патриотическими призывами. Он просто сказал, что каждый должен исполнить свой долг.
К вечеру на «Лоале» наконец появился Муго. Он был без своего капитанского мундира и, что было примечательно, не стал его надевать, а так и продолжал ходить в рубашке с короткими рукавами какого-то невыразительно-мышиного цвета и в серых брюках. Он, видимо, понимал, что появляться сейчас в своем черном мундире с золотистыми шевронами и в фуражке с эмблемой было просто неприлично. Муго пока еще не знал, что его ждет в ближайшем будущем и найдутся ли у него покровители во Временном правящем совете Бонгу. Известно, что туда, куда ты не ходишь, должны ходить твои уши. Но и этого он не мог себе теперь обеспечить. На судне теперь все по-другому. С видом хозяев расхаживают военные в своей пятнистой одежде. Теперь со всеми нужно вести себя осторожно. Недаром говорят, что язык может погубить человека, но может и спасти. А то, что не сказано, словом не является. Когда идешь к другим людям, оставь свои недостатки за своим порогом, хоть это и нелегко. Козел не бегает за козой, если где-то бродит леопард. А если у барабана меняется ритм, меняется и шаг танцующих. Муго уже не удивился, когда этот белый старший помощник сказал ему без всякой внешней уважительности и даже довольно небрежно:
— Капитан, в интересах безопасности в ночное время пароход лучше отвести от причала. Я предлагаю его поставить на якорь за островом чуть выше по течению и стоять там до рассвета.
Муго ответил мягко и даже дипломатично:
— Ну, если этого требует безопасность и не возражают военные.
В машине Комлева заверили, что ремонт будет закончен до наступления темноты, а пар в котлах будет на марке к двадцати двум часам. Потом он поговорил с командиром батальона, который занимал позицию вдоль всего берега на длину километра от причала. Тот ему сказал, что ночью возможны атаки противника и у него есть приказ отступить в случае сильного натиска. План Комлева отвести пароход от причала, чтобы не допустить его захвата, военные одобрили и пообещали, что на борту теперь будет находиться отделение солдат для охраны.
Весь день небо закрывали облака, и было совсем не жарко. А к вечеру, когда облачные нагромождения причудливой формы на западе окрасились темнооранжевые тона, от реки стало потягивать даже слабой прохладой. Навоевавшись за день, обе стороны теперь лениво постреливали в направлении друг друга (слово «друг» здесь едва ли можно считать уместным), решив, видимо, отложить более решительные действия на завтра. Было ясно, что и та, и другая сторона пока исчерпали свои возможности. Правительственные войска были еще явно малочисленны и не могли перейти в наступление. У мятежников же не хватило сил взять город, и их оттеснили на окраины. Комлев, однако, не очень рассчитывал на защиту от их возможного ночного натиска. Если отвести пароход от причала и стать на якорь метрах в двухстах от берега или даже дальше, его легко могут обстреливать окомбовцы (Комлев уже узнал, как называют противника, который закрепился у реки), а белый корпус судна служил бы хорошей мишенью даже в темноте. Поэтому он и решил подняться вверх по течению примерно на полкилометра и стать на якорь за небольшим островом, поросшим чахлыми от избытка влаги деревьями и кустарником. У этого острова были плоские, видимо, топкие берега, где обильно росла высокая камышевидная трава, среди которой проглядывал папирус. Это было уникальное обиталище водяных птиц почти в черте города и непригодное место для высадки десанта. И главное, это был хороший заслон от прицельного огня с берега.
Как только из машины сообщили о ее готовности, Комлев дал команду отдать швартовы. Пристанских матросов, конечно, на месте не было, и солдаты на причале сумели выполнить их несложную роль: сбросить огон швартовных тросов с причальных тумб. Пароход малым ходом и без огней пошел против течения, пока не поравнялся с островом, до которого от борта было метров полтораста. Матрос с мерным шестом стоял на баке с левого борта и докладывал о глубине. Беспокоиться было незачем, осадка у «Лоалы» была небольшой. Теперь берег за островом был немного виден лишь с мостика, а все судно теперь находилось за хорошим заслоном.
Оливейра избавил Комлева от напоминания в свой адрес, что его место во время отдачи якоря на баке. Усатый боцман Кабуби уже с готовностью стоял возле брашпиля, но в темноте Комлев почти не видел его лица, проглядывали только белки глаз. Он застопорил машину и выждал, когда погаснет инерция и судно начнет сносить течение.
— Отдать правый якорь, — негромко скомандовал он. В рубке высилась безликая в темноте фигура рулевого Мбизи.
Боцман у брашпиля отдал стопор якорной цепи, она грохотнула, проходя по клюзу, и якорь звучно шлепнулся в речную воду.
— Травить якорь-цепь понемногу, — сказал он тихо в микрофон, надеясь, что второй помощник проследит за выполнением команды. В темноте трудно было заметить провисание цепи, но именно в момент этого провисания и надо было снова отпускать стопор, чтобы она не ложилась на дно кучно. Потом он приказал закрепить стопор и какое-то время колебался относительно якорного огня. Не включать этот огонь — значит нарушать правила плавания. Но кто сейчас будет идти по реке, когда ведутся военные действия? К тому же белый корпус «Лоалы» хорошо виден на самой реке, и его легко заметить и без огней. А на борту «Лоалы» все время будут недремлющие, как на это рассчитывал Комлев, вахтенные и солдаты у пулемета. Он отпустил рулевого, надеясь, что в рубке никто не будет нужен до самого рассвета, то есть часов до шести, когда им нужно будет идти обратно к причалу. Если, конечно, позволит боевая обстановка. О том, что на причале утром их могут ждать окомбовцы, он старался не думать. Если это случится, им придется делать поворот на триста шестьдесят градусов и сразу идти в рейс, что бы их впереди ни ожидало. И никто теперь не взялся бы предсказать, что именно.
