На стенах красовались увеличенные фотографии людей с очень темными лицами, к чему Комлев уже привык, и в одежде, напоминавшей военную форму. Была еще там большая карта страны, которую Нил делил на две неравные части. Он слышал, как в соседней комнате говорили по телефону.
«У меня сегодня очень насыщенный день, — с невеселой иронией подумал Комлев. — И еще вопрос, как он закончится». Словно в ответ на его робкую попытку заглянуть в ближайшее будущее еще один обитатель дома на улице Лутули, которого Комлев еще не видел, из-за порога двери доложил ему обстановку в городе, а именно в той его части, которая интересовала Комлева:
— Сейчас идет перестрелка в районе порта и вдоль берега реки.
В его тоне звучало нечто похожее на скрытое извинение и, он пообещал:
— Мы будем держать вас в курсе событий. А когда можно будет, мы вас отвезем к причалам.
Потом к нему подошел один из тех, кто встретил его вначале в дежурной комнате. У него был вид человека, считающего своим долгом занять скучающего гостя, он поймал взгляд Комлева, брошенный на карту страны, и сказал многозначительно и даже со скорбной возвышенностью:
— Страна, которая одной из первых обрела независимость на африканском континенте, но где люди так и не обрели свободы. Нас называют мятежниками и сепаратистами только за то, что мы сопротивляемся ассимиляции, которую проводят те, кто сейчас у власти, те, у которых другой язык, религия, традиции и обычаи. Жаль, что ваша страна не проявляет интереса к нашей борьбе…
«Оружие им нужно», — догадался Комлев, думая о том, как избежать выслушивания упреков в адрес страны, паспорт которой у него сейчас в кармане. Ничего утешительного, что он мог бы сказать в ответ, в голову не приходило. Ясно, что их главное дело заключается в том, чтобы доставать это оружие и переправлять его в приграничные районы. А их самих, видимо, стараются выявить и уничтожить правительственные агенты. «Веселая у них жизнь», — мысленно посочувствовал им Комлев.
Из соседней комнаты снова появился тот, который сообщил ему о положении дел в городе. Он был такой же высокий, худой и черный, как и его товарищи и, возможно, даже соплеменники.
— Не надо ли вам куда-нибудь позвонить? — спросил он. — Можете воспользоваться нашим мобильным. Телефонная связь в городе не прерывалась с самого начала мятежа, но нас здесь подслушивают постоянно.
— Спасибо. Я этим охотно воспользуюсь, — с готовностью отозвался Комлев. «Как я сразу его об этом не попросил? — с досадой подумал Комлев. — Конечно же надо звонить в посольство». Он понимал, что надо было бы позвонить Нанди, но редакция ее журнала наверняка закрыта теперь.
Сергей оказался на месте, и это было главное. Другому бы пришлось долго объяснять, кто он такой, и выслушивать слова, полные обидной отстраненности, свойственной, как он уже заметил, посольским работникам.
— Хорошо, что позвонил, — отозвался Сергей. — А это значит, что не только жив, но и на свободе, если добрался до телефона. Я передал тогда твои туманные намеки на возможность мятежа шефу, но он, как я и ожидал, счел это вздором. Поэтому для всех это событие было досадной неожиданностью, кроме меня. Да и то благодаря тебе. Кстати, откуда ты звонишь? Место хоть надежное?
— Я звоню по мобильному телефону, но место назвать не могу, — с бдительной деловитостью тайного агента, в роль которого он входил, сказал Комлев. — И говорит долго тоже не могу.
Все это произвело определенное впечатление на собеседника, речь которого сразу же изменилась.
— Тогда слушай и запоминай. Сегодня в пять вечера из аэропорта отправляется самолет. Это наш спецрейс из одной африканской страны, где тоже какая-то заварушка. Везут домой женщин с детьми, мужчин, у которых кончается срок пребывания здесь, тех, которые не очень здоровы, гостей посольств и прочих. Если хочешь вырваться отсюда, да еще и на казенный счет, постарайся добраться до аэропорта к этому часу. Извини, старик, меня зовут. Удачи!
Хозяин телефона с видимым интересом слушал странную речь, сидя рядом на диване. Вероятно, он думал, что у этих белых столько же разных языков, как и у черных обитателей Африки. Поэтому они тоже не всегда могут договориться между собой.
Комлеву надо было срочно решать, что ему делать, хотя в глубине души решение он уже принял. Конечно, соблазн уехать был. Была возможность бежать из страны, охваченной войной, и, возможно, надолго. Надо было только добраться как-то до аэропорта, пусть даже без вещей, но с паспортом и деньгами. И через какое-то количество часов выйти из самолета в рубашке с короткими рукавами, с непокрытой головой и в сандалиях на аэродром в Шереметьеве-2, припорошенный снегом. Одним словом, «вернулся я на родину, шумят березки встречные…» Нет уж, сначала он должен попасть на «Лоалу» и посмотреть, что там творится. И что с министром транспорта, жив ли он? А сам он, мистер Комли, все еще старший по должности на пароходе в отсутствие этого Муго. Дезертирство его не привлекает. Придется повременить с возвращением в родное отечество. А Сергею все равно спасибо за предложение уехать. Очень, как говорится, мило с его стороны.
Дверь с палубы в кочегарку открылась, на решетке сверху появился матрос, и Муйико с Симанго, задрав головы, посмотрели на пришельца с мучительным беспокойством, поскольку хороших вестей сейчас никто не ждал. Внизу сейчас было темновато, так что на лицах кочегаров можно было разглядеть лишь белки глаз.
— Комли увезли эти «бакомбо», проклятые дети шакала и дикой свиньи, — с брезгливой неуважительностью в адрес мятежников сообщил матрос, понизив, однако, голос, когда произносил слово «бакомбо». К этому времени было уже известно, что войска в районе порта и вдоль всей береговой линии подчиняются полковнику Окомбо, поэтому употребленное матросом слово следовало понимать как «люди Окомбо» или «окомбовцы».
Министр транспорта расстрелянного почти полностью правительства, сидевший все так же за штабелем пустых ящиков в бункере, слышал это сообщение, догадался, кто такой Комли, и удрученно вздохнул. Стоил ли он сам того, чтобы другие из-за него подвергали себя риску? Уже один арестован, и эти двое тоже пострадают, если его в конце концов найдут.
— Мвами Комли был лучшим из белых, которых я видел — с сокрушенным вздохом пробормотал Муйико, покосившись на темный проем входа в бункер. Осветительная лампочка там, конечно, имелась, но он ее предусмотрительно вывернул и спрятал, чтобы там царила спасительная для Китиги темнота. Перед появлением матроса Симанго рассказывал о своем соседе, чей участок граничил с его землей. Сосед возлагал надежды на старшего сына, а тот оказался бездельником.
— И вот я ему говорю: «Для того, чтобы заросли стали грядками маниоки или посадками бананов, нужны руки. Разве у длинной змеи могут быть дети-коротышки? И если сын не похож ни на отца, ни на мать, его что, подбросили во двор через ограду?» А он мне и говорит: «Ты назвал дурную болезнь ее именем, и у меня теперь нет рта, чтобы говорить о ней».
— Редко у кого бывают дети, каких он желает, — с печальной рассудительностью ответил на это Муйико, хотя своих детей у него еще не было. Он как бы заранее готовил себя к возможному разочарованию.
