Комлев не сомневался, что капитан Форбс нуждался в слушателе. Он прожил долгую жизнь, и ему хотелось немного разгрузиться от увиденного и услышанного за долгие годы. И не Оливейре же, родившемуся в Бонгу, все это рассказывать. А Нкими в чем-то счел бы его даже расистом. Интересно, как он сам в душе относился к этому Хьюзу, обломку Британской империи?
А Форбс, заставляя позвякивать тающие ледяные кубики в своем стакане виски, к которому он не забывал прикладываться, продолжал:
— Не знаю, читали ли вы «Люди бездны» Джека Лондона…
— Читал. В русском переводе, конечно. Тогда в английском языке я был на уровне посредственного школьника.
— Зато теперь вы заметно преуспели, — сдержанно похвалил его капитан и глянул на него искоса. — Так вот, вы помните историю того, как он оказался тогда в Лондоне. Это было начало века, поездка корреспондентом на англо-бурскую войну сорвалась из-за того, что его лишили средств, но зато он изучил жизнь тогдашнего лондонского дна и написал книгу. В Англии она многим была не по душе, но пришлось проглотить эту горькую пилюлю. К чему я все это вспомнил? А к тому, что тогда было время расцвета Британской империи и время нищенского положения народных низов в самой метрополии, куда стекались огромные богатства со всего мира. Однако их распределение оставляло желать лучшего. И вот, мистер Комлев, я пришел к парадоксальному открытию. Богатейшая колониальная империя не обеспечивала благосостояния граждан даже метрополии. И только с ее крушением уровень жизни малообеспеченных слоев начал повышаться. Во всяком случае, Англию страной социальных контрастов теперь не назовешь. Хотя все говорят, что она самая дорогая страна в Европе.
Форбс критически посмотрел сквозь свой стакан на свет, словно проверял степень разбавленности виски, что легко было заметить по снижению интенсивности окраски того, что было в стакане. Капитан тут же устранил эту досадную диспропорцию, добавив еще виски из бутылки.
— Вот и я был свидетелем крушения этой империи. Я родился в год, когда Ирландия отмечала первую годовщину своей независимости от Англии. А в год независимости Индии, от которой тут же отделился Пакистан, я уже был владельцем «Лоалы».
Капитан Форбс замолчал, глядя в окно, где всегда была видна равнодушно текущая к озеру река и можно было видеть всегда зеленые деревья на ее берегах, создающие ложную уверенность в неизменности природы. Капитан и сам на своем пароходе создал некое подобие мирной империи, которой тоже пришел конец. Но его империя могла бы еще прожить долго, если бы не стала почему-то мешать некоторым политикам в этой черной республике, которых окружной начальник Хьюз не мог в свою бытность представить даже в наиболее фантастичном и даже страшном из своих снов.
После долгой паузы Форбс сказал, словно делал заключение:
— Во время моей последней поездки на родину года четыре назад я заметил, что в Лондоне чуть ли не каждый пятый из встреченных на улице — это выходец из Африки или Азии. Такое впечатление, что распад колониальной империи не очень и обрадовал освобожденные народы, если они потянулись в бывшую, угнетавшую их метрополию. И еще я заметил много попрошаек на улице, и все это люди белой расы. Например, подходит к тебе девушка, похожая на студентку, и говорит, что ей не на что кормить своего ребенка. Отца, разумеется, у него нет. Зачем тогда она его вообще родила? В Африке такое невозможно. Здесь нищий — это либо нетрудоспособный калека, либо отбившийся от своего племени старик.
Комлев подумал, что если Форбс спросит его, как обстоят дела в России, он не будет утаивать правды. Попрошайки теперь повсюду, а среди них немало и выходцев, судя по их внешности, из бывших азиатских республик, входивших в состав его страны, и все они граждане независимых ныне государств. Но капитан Форбс ни о чем его не спросил. Возможно, он просто устал, сказав сегодня так много.
Мфумо почти целый день ехал на изношенном скрипучем автобусе с залихватской надписью на бортах «Попробуй обгони!»; он стремился оставить за собой как можно больше пространства этой красноватой, прокаленной солнцем земли. Ему казалось, что его возможным преследователям придется, если у них хватит глупости его искать, ехать и ехать по этим пыльным, ухабистым дорогам, пока они не плюнут в красную дорожную пыль и не повернут назад. Мфумо сознательно отгонял от себя мысль, что если военным кто-то очень нужен, они могут за ним послать и вертолет. Но стоит ли думать о том, чего нет и, возможно, не будет? Мы ведь не назначаем цену за клубни маниоки, если их еще не выкопали. И не говорим, сколько стоит рыба, если сеть еще в воде. Мфумо также надеялся, что когда военные все-таки решатся на мятеж, у них появятся сразу же более неотложные дела. Когда в доме пожар, за мышами никто не гоняется.
Мфумо слез с автобуса еще задолго до захода солнца, и вскоре ему удалось сесть в кузов небольшого грузовика с немолодым водителем в старой английской военной рубашке. Возможно, он сам когда-то служил в колониальных войсках. Он вез пару десятков бычков куда-то на откорм и, в дальней перспективе, на бойню. У них были спутаны передние ноги, чтобы они не перепрыгнули через борт, но сейчас они все лежали на соломенной подстилке. У самой кабины было отгорожено место для молодого пастуха-сопроводителя с глупым лицом. Мфумо устроился рядом с ним на ящике, держась рукой за кабину. Она была еще горяча от дневных лучей солнца.
У водителей на здешних дорогах две напасти: в период дождей машина может соскользнуть с дороги, и ее будет трудно потом назад вернуть, а в сухой сезон она может серьезно забуксовать на песчаном участке дороги. Именно это и случилось с грузовиком, на котором ехал Мфумо. Водителю, который все время напропалую болтал в кабине со своим приятелем, видимо, не хватило внимательности, и он заметно снизил скорость в песчаной колее. Когда он понял, что застрял окончательно, он вышел с приятелем из кабины и обратился к пассажирам в кузове:
— Недаром говорят, что лучше иметь немного ума, чем много силы. Это я виноват. Помогите, братья, чтобы нам всем здесь не заночевать.
Каждый из четырех человек разгреб руками песок вокруг своего колеса и стал класть впереди и сзади сухую траву, ветки, камни, а еще втыкали прутья, оплетенные жесткой травой, и притаптывали их. Потом водитель разгреб песок впереди машины по двум будущим колеям, и там тоже втыкали прутья, оплетая их сухой травой. Все понимали, что здесь все надо делать на совесть, чтобы не начинать потом работу снова. После этого водитель с каким-то благоговейным смирением занял место в кабине, включил мотор, дал газ, а остальные подталкивали кузов сзади. И грузовичок сумел как-то выбраться из песчаной ловушки.
И снова понеслась навстречу красная дорога с чахлыми на вид и с пожухлой листвой редкими зарослями по обеим ее сторонам. Мфумо поглядывал вперед с опасливой надеждой на благополучную встречу с родственниками его матери. Он собирался пробыть там несколько дней и отправиться дальше. Когда долго не посещаешь места, где живут те, кого ты с детства знаешь, едешь туда всегда со скрытой тревогой. Время не остановишь, и оно не щадит никого. Как здесь говорят: «Идешь к дому, чтобы спросить о здоровье хозяина, а слышишь оттуда голоса плакальщиц».
