* * *
День прошёл. Обстрела так и не было. Ночью подкинули ещё боезапас. Максимушкин дал людям отдохнуть, рассудив, что завтра с утра может начаться дело. Он почти угадал.
С самого раннего утра на редуте появился контр-адмирал: его выпустили из госпиталя самым законным образом. Истомин чувствовал себя превосходно. Марья Захаровна, дай ей бог самой здоровья, ухитрилась полностью справиться с контузией, а заодно избавила контр-адмирала от простуды.
Отдать должное: Владимир Иванович не только отмечал недостатки и недоделки, но и ободрял артиллеристов и пехотинцев:
– Будем держаться, братцы! Супротивники обстреливать нас готовятся, так мы и сдачи дадим.
– Дадим, – звучали ответы, – чай, не жадные.
Контр-адмирал не упустил случая навестить гранатомётчиков:
– Какова готовность, братец?
Бывалый комендор вытянулся во фрунт:
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство: готовы дать отпор. Нынешней ночью ещё гранат подвезли, сейчас их подсчитывают, но всего выйдет не мене, чем двести. Картечница также готова, равно обслуга.
– Какие просьбы имеешь?
Просьб могло оказаться чуть не десяток. Сюда входили и доставка чего-то горяченького на позиции (хотя бы чаю), и дополнительные бочонки с водой, и одеяла, и дровишки для обогрева, но по размышлении Максимушкин выдал:
– Ваше превосходительство, подзорную трубу бы какую-нито. Для внесения поправок на дистанцию вещь нужнейшая.
Истомин поморщился:
– Нет их у интендантов, братец. Вот разве какая трофейная найдётся…
Контр-адмирал не успел договорить. Из-за валов на английских позициях пыхнули облака порохового дыма. Спустя секунды три донёсся тяжкий грохот.
– Гранатомёт к бою товсь! – выкрикнул комендор, опрометью бросаясь к излюбленному наблюдательному пункту. На бегу он включил сообразилку: «Палят не глядя. Значит, кто-то даёт поправки, ну как я. Вот бы этого глазастою прихватить… Но такое лишь меткий стрелок может, вроде Неболтая. Или картечницей, что ль?»
Но пока надлежало организовать ответ на вражеские ядра. По рву бить бесполезно, это Максимушкин знал. Ну разве что для проверки…
Повернув голову в сторону исчёрканного попаданиями щита, Максимушкин заорал:
– Смирнов, давай в серёдку, дистанция шесть кабельтовых с четвертью!
Получилось совершенно не так, как задумали гранатомётчики. Взрыв дал хорошо знакомый огненный шар высоко надо рвом. Последовал почти столь же хорошо знакомый знак. Он недвусмысленно приказывал:
– Ещё в то же место!
Из рва знатно фукнуло дымом и полыхнуло пламенем.
– Никак в бочку с порохом попало? – мимолётно удивился комендор и подал знак на смещение прицела по горизонту.
– Не прошла грана-а-а-ата!
Комендор пожелал противнику ряд неудачных сексуальных приключений. И поднял левую руку с сигналом «Уменьшить дистанцию», надеясь взрывом уменьшить высоту бруствера.
Смирнов чуть-чуть опоздал. Бомбическое ядро жахнуло. Многим матросам в цепочке показалось, что это случилось прямо перед щитом; на самом деле взрыв произошёл много дальше. По щиту ударило так, что гранатомёт дёрнулся. Но ругань матросов не перекрыла по громкости грохот обстрела.
– Гранатомёт сдвигнуло! – возопил Смирнов. – Ещё раз пристреляться надо!
Следующие пять минут гранатомёту и прислуге удивительно везло. Наводчик быстро, но без спешки дал два пристрелочных и нащупал дистанцию. Очередная граната вырыла целую брешь в бруствере.
– Вот они, орудия! – взвыл Максимушкин, одновременно указывая на необходимость перенесения огня в глубину.
Он опоздал. Соседи-пушкари тоже увидели цель и не преминули сосредоточить на ней огонь чуть ли не шести орудий. Результат не замедлил сказаться. Позже артиллеристы, напыжившись, утверждали, что попали ядром прямехонько во вражью пушку, но это было неправдой. Ядра всего лишь взрыли землю рядом, и тяжелое орудие накренилось и опрокинулось.
– Смирнов, что ж ты творишь, храпоидол, мать-недо-мать?!
У командира гранатомёта были основания для недовольства. Наводчик ухитрился попасть в очередную точку на валу лишь с шестой гранаты.
– Опять наклонило нас, настройки сбились, – отлаялся Смирнов и предположил, что неприятель вступил в противоестественные отношения с вверенным ему (Смирнову) механизмом.
Не прошло и двух минут, как соседи-артиллеристы довернули свои орудия на вновь образовавшуюся прореху. Били русские пушки вполне метко. Но и англичане не зевали. Появились первые потери.
При прямом попадании ядра человек не выживает. Но таковых пока почти и не было. Зато хватало пострадавших от чугунных и каменных осколков, да и контуженных было изрядно. Не обошли они и прислугу гранатомёта.
– Братцы, выручайте! Попали в меня!
Максимушкин на мгновение отвлёкся. Подносчик Прямилин сидел на земле, держась за ногу. Сквозь пальцы пробивалась кровь.
– Знамов, перетяни да помоги дохромать до телег, там отвезут в госпиталь. Лови, браток! Но только два глотка, оставь товарищам!
И рука Максимушкина, привычная к выброскам
[12], ловко переправила флягу с хлебным вином пострадавшему. Тот поймал её одной рукой (второй он опирался о землю), отхлебнул предписанное количество, хекнул и передал флягу Знамову. Тот отставил заветный сосуд в сторонку, тщательно замотал рану полотняной лентой (её раздали по настоянию Марьи Захаровны) и лишь после этого пустил флягу в обратный полёт.
Тем временем слово подал картечник Писаренко – мрачноватый, неулыбчивый, молчаливый казак с двумя заметными шрамами на левой руке (это была память о не слишком удачном поиске, когда вместо захвата пленного едва-едва удалось унести ноги). Он чуть приподнял голову и зорко вгляделся в прорехи на валу.
– Тимофей, а ведь могу попробовать достать их.
Обращение вышло чуть фамильярным, но казак был не членом команды «Морского дракона», а лишь прикомандированным. Впрочем, ответ содержал долю уважения:
– Что ж, Данило, пробуй по левой дырке в заборе, вон там они крутятся.
Казак ещё раз пригляделся, повернул ствол и нажал на спуск. Скорострелка отозвалась звонким дудуканием.
– Двоим прилетело, – хладнокровно отметил стрелок, – за третьего не скажу, мог и сам залечь.
– Сколько потратил? – деловито спросил комендор.
– Почти весь магазин ушёл.
– Многовато… – В грохоте боя эти слова явно не были услышаны. – Комендор добавил силы в голос: – Эй, Данило, прибереги пока пули, они нам, чую, пригодятся!
