Еще я взяла торт. Когда я увидела его, то вспомнила тот день, когда славная мать девочки принесла нам два куска еще теплого шоколадного торта вместо шикарных булочек, и девочка спросила: Его испекла Ханна? Мать ответила: Да. Только что. Элли повернулась ко мне: Моя сестра делает самые вкусные в мире торты. Вам никогда не удастся съесть шоколадный торт лучше этого. Не помню ни сам торт, ни то, был ли он лучшим в мире, но помню лицо девочки, когда она сказала мне это. Предвкушение сияло в ее глазах, а потом его сменило откровенное удовольствие, с каким она ела тот торт.
Все это довольно странно. Я имею в виду мое отношение к девочке. Ты знаешь, Флойд, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю дни, когда занималась с ней математикой, то чувствую уверенность, что все это мне пригрезилось. Клянусь, теперь я и понятия не имею, вообще никакого, что же такого видела в ней.
В конце концов, она была просто девочкой. Как ни крути, но так оно и есть.
Я все перерыла, пока искала ее паспорт, – ведь он должен был стать ключом ко всему, – но никак не могла его отыскать. И тогда мне в голову пришла блестящая мысль. Пока я занималась с Элли, то наблюдала за всеми обитателями дома и видела ее сестру. Девочки были очень похожи. На первый взгляд почти неотличимы. Поэтому я пошла в спальню сестры и менее чем за минуту нашла ее паспорт. Сунула его в большую сумку с компьютером, подсвечниками и тортом в пластиковой коробке. Через десять минут я уже была дома.
Трудно говорить о том, что было после, потому что и в самом деле потребовалось определенное варварство – я должна быть честной. Вскоре после того, как девочка скончалась, ко мне пришли соседи с жалобой на странный запах. Я сказала им, что протекла канализация. А потом перенесла девочку на чердак и засунула в сундук. Когда же Поппи осталась ночевать у тебя, я вынула ЕЕ – я говорю ЕЕ, но, наверное, в то время уже было бы точнее говорить ЭТО – и бросила в багажник моей машины. Туда же швырнула рюкзак, в котором уже лежали одежда Элли и паспорт ее сестры. В ночной темноте я поехала в Дувр. Где-то у черта на куличках нашла тихий переулок, положила на дорогу несколько ЕЕ костей, переехала их машиной и бросила в канаву. Рядом бросила рюкзак. Поверх всего ногами нагребла листву и грязь, а потом быстренько смоталась. Через несколько миль мне на глаза попалась муниципальная свалка. Туда я и выкинула остальные ЕЕ кости.
Я думала, что полиция найдет все очень скоро. Ведь я почти ничего не сделала, чтобы скрыть останки. Наверное, хотела, чтобы их немедленно нашли. Чтобы все закончилось. На каком-то подсознательном уровне я желала, чтобы меня поймали. Ведь я даже не подумала о криминалистическом аспекте – там остались волокна, следы шин и много чего еще. Но проходил месяц за месяцем, и будто ничего и не было. Казалось, я вышла сухой из воды. Полностью.
В то время лондонский рынок недвижимости упал, и я решила не продавать права аренды, то есть оставить дом себе. Жизнь, так сказать, вернулась в нормальное русло.
Ну, я говорю нормальное, но, боже милосердный, разве это нормально – жить с маленьким ребенком? Эта кроха была сама себе хозяйка. Для меня она стала монстром. И утром, и в полдень, и даже среди ночи она не хотела ничего, кроме сладкого. На хлопьях, на фруктах, абсолютно на всем должна была быть ее любимая Нутелла, иначе Поппи отказывалась есть. Она не спала ни ночью, ни в детском саду. Она была злой к другим детям. Лупила их почем зря и сбивала с ног, подставляя подножку. Меня постоянно вызывали на разборки. А когда я раз в неделю привозила ее в твой дом, о, она становилась прекрасным маленьким ангелочком. Папочка был для нее всем. Папочка то, папочка это. Сначала мне, конечно, нравилось, ведь она была моей надеждой вернуться к тебе – или хотя бы приезжать время от времени. В этом отношении все работало идеально. Но потом я заметила, как вы двое начали становиться командой и отделяться от меня. Ну, похоже на то, как было у тебя с Эс-Джей. История повторилась. Поппи сидела у тебя на коленях, теребила твои волосы и смотрела сквозь меня, будто я была для нее ничем. А может, меньше, чем ничем.
После того как вы проводили день вместе, я приезжала за ней, а она пряталась за твоими ногами или в какой-нибудь комнате.
– Не поеду! – кричала она. – Я останусь здесь!
Иногда я думала: Ну и хрен с ней! или Идите вы оба на хрен! и уезжала, оставив вас вдвоем. Закрывая за мной дверь, вы возвращались в ваш прекрасный уютный дом, чтобы вместе чудесно проводить время. И у тебя она ела все, что ты ей давал. Когда она возвращалась от тебя, то объясняла мне, что надо непрерывно помешивать, когда жаришь в раскаленном масле. Рассказывала о хрустящих креветках и тушеном мясе из африканских ресторанов. У тебя дома не было ни сахара, ни другой нездоровой пищи, ни CBeebies
[54], ни дешевых электронных игрушек, издающих звуки, которые навсегда впечатываются в вашу психику. Ничего такого, что я давала ей, лишь бы она заткнулась. Только книги, музыка и походы в парк.
И однажды – я думаю, ты хорошо помнишь этот день, Флойд, поскольку он был довольно знаменательным, – ты сказал мне, что подумал о домашнем обучении Поппи. Я только что заполнила формы в Интернете, чтобы Поппи могла поступить в нашу местную начальную школу. Хорошая школа, но, видимо, не для твоей драгоценной Поппи. Ты считал, что для нее ничего не было достаточно хорошим. Разве что только ты, Флойд. Ты сам.
Моя мини-я.
Вот как ты называл Поппи.
Словно у меня вообще не было ни малейшего права что-то делать для этой малышки. Будто бы стоило любить только такого ребенка, какой будет отражением тебя во всех твоих проявлениях.
Как бы то ни было, ты сказал:
– Она очень смышленая, у нее есть природная способность к восприятию и пониманию. Она на самом деле очень талантлива. Я бы не удивился, если бы она оказалась на уровне Менса
[55]. И считаю, что в общеобразовательной школе не будут знать, что делать с Поппи. И если я собираюсь учить ее дома, то будет разумно, если она переедет ко мне.
Знаешь, мне кажется, ты думал, что я испытаю облегчение. Скажу: Сказочно, великолепно, ну прямо камень с души. Ты ведь знал, как мне было тяжело с ней дома. Знал, что мы конфликтовали. И в глубине души подозревал, что я неспособна быть матерью и воспитать ребенка.
Но ты даже предположить не мог, на что я пошла, чтобы раздобыть для тебя этого ребенка. Ты и понятия не имел, что моя жизнь не была жизнью в самом прямом смысле этого слова. И что тем, единственным, что освещало мой путь, был ты, Флойд. А если у тебя будет полная опека над Поппи, тогда зачем я буду тебе нужна? У тебя больше не останется ни одной причины, по которой ты захочешь видеть меня.
