– Привет!
Ты так и не понял, как сильно я нервничала. Впрочем, ты ни за что не догадался бы. Я держалась спокойно, изображая невозмутимость. Делала вид, что ничего особенно не происходит. Ни одна эмоция не прорвалась сквозь мою железную броню.
– Привет, – ответила я, изо всей силы вцепившись в свой экземпляр твоей книги с загнутыми уголками страниц, уже довольно потрепанной. – У меня есть собственный экземпляр. Вы не возражали бы подписать именно его?
Я протянула книгу тебе, и ты улыбнулся той самой улыбкой. Той, настоящей. Той, которая превращает твои глаза в фейерверк, бабахающий прямо – бум-бум-бум – в мою душу.
– Ну, такие экземпляры я люблю больше других.
Я могла сказать тебе, что прочитала ее тридцать раз, и пока читала, она за одну неделю заставила меня смеяться больше, чем до того я смеялась в течение целого года. Могла признаться, что в восторге от тебя. Но ничего такого я не сказала. Мне хотелось, чтобы ты смотрел на меня как на равную себе. Поэтому я просто произнесла:
– Это очень полезный инструмент. Я даю частные уроки как репетитор по математике.
– Ну, – ответил ты, – я очень рад слышать это. – Потом взял у меня книгу и задержал ручку над титульным листом. – Это для вас?
– Да. Пожалуйста. Ноэль.
– Ноэль
[39], – повторил ты. – Прекрасное имя. Вы действительно родились на Рождество?
– Да. Двадцать четвертого декабря.
– Лучший рождественский подарок из всех, так ведь? Лучше не бывает.
– Нет, – ответила я, – видимо, нет. Похоже, я разрушила Рождество для всех.
И ты засмеялся. Я не представляла себе, что ты умеешь смеяться. На фотографии ты выглядел так, будто мог бы лишь слегка хихикнуть, если даже защекотать тебя до предела. Но у тебя оказался настоящий раскатистый смех. Твой рот широко открылся, голова откинулась назад, и из горла вырвались громовые раскаты. Мне очень понравился твой смех.
Ты написал что-то после моего имени. Я хотела посмотреть, но не желала выглядеть так, будто мне это весьма интересно.
– Вы американец, – сказала я.
– До некоторой степени. А вы ирландка?
– Да. В максимально возможной степени.
Тебе понравилась моя маленькая шутка, и ты опять засмеялся. Мне казалось, кто-то массирует внутреннюю часть моего живота руками в бархатных перчатках.
– Откуда вы?
– Из графства Уиклоу. Где живут все овцы. Это недалеко от Дублина, – ответила я.
Ты засмеялся в третий раз, и это придало мне столько смелости, сколько я никогда прежде не ощущала в своей жизни. Я оглянулась, чтобы проверить, не собралась ли очередь, пока мы говорили. Но нет. Ты весь все еще был для меня.
– Завтра вы снова будете здесь? – спросила я.
– Нет. У меня обратный билет в Лондон. Самолет… – ты посмотрел на свои часы, – приблизительно через два часа. Совсем скоро я начну сворачиваться.
– Вы подписали много книг?
– О, да, сотни и сотни. – Ты нащелкнул колпачок твоей ручки и подарил мне легкую улыбку. – Шучу, – сказал ты. – Около двадцати.
– Вы проделали долгий путь сюда, чтобы подписать двадцать книг.
– Склонен согласиться с вами.
Ты сунул ручку в карман пиджака и отвернулся от меня. Вероятно, искал, кто бы подбросил тебя до аэропорта.
– Ну, – сказала я. – Значит, пора. Надеюсь, вы благополучно вернетесь в Лондон. В каких краях вы живете?
– В Северном Лондоне.
– О. – Мое притворство было достойно Оскара. – Ну и ну! Я тоже.
– О! И где конкретно?
– Страуд Грин.
– Надо же! Я тоже.
– Как? Вы живете в Страуд Грин?
Наверное, я никогда бы не поверила, что такое возможно.
– Да! Лэтимер Роуд. Знаете, где это?
– Да. – Радость лучилась из моих глаз и даже из ушей. – Конечно, знаю. Я живу всего в нескольких кварталах оттуда.
– Так-так-так. Значит, возможно, наши пути опять пересекутся?
– Да, – ответила я, будто это было всего лишь забавное совпадение, а не кульминация всех моих надежд и земных мечтаний. – Может, и пересекутся.
Через пару недель наши пути пересеклись.
28
Сказать, что я преследовала тебя, было бы преувеличением. В конце концов, расстояние между нашими домами было всего-то футов двести. Впрочем, если говорить начистоту, я выходила из дома немного чаще, чем обычно. Вид почти пустой бутылки молока в холодильнике наполнял мою душу восхищением. Боже мой, мне опять надо срочно наведаться в угловой магазин! И если, возвратившись с молоком, я спохватывалась, что надо было еще и газету купить, раз я выходила из дому, то… ну, в общем, это отнюдь не было концом света. Я быстро надевала пальто и опять отправлялась на главную улицу, одним глазом отыскивая тебя в одном направлении, вторым – в другом. И если находился какой угодно повод, чтобы пройти мимо Лэтимер Роуд, я считала это особенным бонусом.
И однажды вечером ты был там, в магазинчике. На тебе был синий дождевик и джинсы. Зажав в кулаке бутылку красного вина, ты внимательно изучал хлопья для завтрака.
Я сказала:
– Флойд Данн.
Ты повернулся и сразу же вспомнил меня. Такого я не ожидала. Никто никогда вот так сразу не вспоминал меня. Но ты улыбнулся и произнес:
– Я вас помню. Вы были в NEC.
– Да, действительно. Ноэль.
Я протянула руку, и ты встряхнул ее.
– Ноэль. Конечно. Невольный рождественский подарок. Как жизнь?
– Прекрасно, спасибо. А у вас?
– Умеренно прекрасно, если такое возможно.
– О, да – подтвердила я. – На свете много оттенков прекрасного.
Я вспоминаю тот краткий миг. Вероятно, он показался мне неловким. Но я была бы в затруднении, если бы кто-то спросил меня, как бы я оценила всю мою жизнь до этого момента. Мне кажется, именно такой она и была – неловкой. Но ты появился в нужный момент и спас его, и я поняла это, когда ты заговорил.
Ты сказал, – и я никогда не забуду этого, потому что это было так замечательно для меня, – ты сказал:
– Райс Криспис, или Дробленая Пшеница?
[40]
Твои слова могли бы показаться совсем пустяковыми, но для меня они были очень важными. Ты не возразил мне. Не посмотрел на часы и не воскликнул: Ой, как поздно! Мне пора бежать! Прозвучавшие слова не были намеком на то, что я слишком сильно вторглась в твою жизнь. Или что мешаю тебе верно оценивать вещи. Нет, те слова были приглашением добродушно, шутливо побеседовать.
