Осип Емельянович вспомнил, как в детстве, влюбившись в одноклассницу Наташку, писал ей стишки. Однажды поделился с приятелем, а тот разболтал всему классу, и пришлось Ёсе весь второй класс ходить с прозвищем «Пушкин». После каникул всё подзабылось, но иногда прозвище всплывало, вплоть до окончания школы.
«Не зря, видимо, меня в детстве Пушкиным прозвали, – внутренне рассуждал Брамс, – это, возможно, божий промысел, рок! Правильно моя мама говорила (царство ей небесное): всё, что ни делается, сынок, к лучшему. Вот и посмотрим, мамуля моя дорогая»!».
Глава 2. Лиха беда начало.
Осип не заметил, как подошёл к дому. Двор огорожен высоким забором, калитка наглухо заперта, сбоку кнопка. Гость даже не успел её нажать, как из невидимого динамика донёсся мужской басовитый голос:
– Слушаю вас!
– Я… это, – от неожиданности растерялся Брамс, – ну… в общем, я Осип Емельянович, – выпалил он.
Электрический замок зычно щёлкнул, и тяжёлая дверь, словно по мановению волшебной палочки, отворилась. Охранник выскочил из своей каморки, улыбаясь так, как будто во двор вошёл его самый близкий родственник.
– Мы вас давно ждём, Осип Емельянович, – объявил он, словно и впрямь с неделю ожидал гостя, – проходите, уважаемый, третий подъезд, вас проводить?
– Да нет, что вы! – смущённо ответил Брамс и, указав рукой на ближайший подъезд к воротам, спросил: – Это какой номер?
– Это шестой, дальше пятый, четвёртый, а вон ваш, в углу. Если что понадобится, обращайтесь. Дарья Андревна на месте, – именно так, с одним «е» в имени, сказал охранник.
«Хм, «обращайтесь». Интересно, что мне может понадобиться от охранника?», – мысленно усмехнулся Осип Емельянович.
По пути к своему подъезду Осип Емельянович повстречал женщину средних лет, на ходу осмотревшую его с ног до головы. Пропустив гостя мимо себя, женщина остановилась и уже со спины принялась внимательно его рассматривать. Брамс почувствовал, как в спину ему воткнули два электрических провода и с силой крутанули «динамо». Перед самой дверью в подъезд Осип Емельянович вдруг окаменел – в голову внезапно впрыгнула безрассудная мысль: «А что если.., – он даже зажмурил глаза, – …если кто-то во мне узнает попрошайку? Стыда ведь не оберёшься. Смотрите-ка, пейсатель, нашёлся! Ну, скажи, зачем ты сюда притащился, а, Гоголь-Моголь?»
Он с большим трудом каменной рукой вынул из кармана «пипку» для уличной двери и вложил её в электронное гнёздышко. Дверь премерзко заскрипела, Осип Емельянович потянул ручку и осторожно проник в подъезд.
* * *
Сразу вспомнились многочисленные приключения, связанные с ночёвками в подъездах в морозные ночи. Всякое случалось – и били, и просто выгоняли, и водой обливали, и ухо отрезать грозили (да и не только ухо), но всё же по личной спонтанной статистике Осипа Емельяновича хороших и добрых людей на свете оказалось гораздо больше. Брамс даже как-то, выпив лишний стакан согревающего напитка, учинил в подвале целую лекцию для своих сожителей, где утверждал, что человечество потому до сих пор и живо, что в целом не утратило чувства доброты и сострадания к братьям меньшим.
– Погоди-погоди, Композитор! – возмутился Акробат. – Ты сейчас это кого назвал братьями меньшими, нас, что ли?
– Ну, я имею в виду… эту… как её… социальную лестницу! – нашёлся Брамс.
– Какая ещё на фиг лестница? – наседал Митя. – Братья меньшие – это не люди, это собаки там, коты всякие, то есть животные домашние, а может и не только домашние. Понимаешь? Так, что, Ёся, я чувствую себя оскорблённым.
– Да сядь, ты не суетись, – одёрнул его Дед Акын, – сказано же тебе, он не животных имел в виду, а людей, таких как мы.
– А чем мы хуже? – не унимался Акробат.
– Хуже кого? – спросил Дед.
– Животных.
– Нет, ну вы посмотрите на этого балбеса! – прикрикнул Дед Акын. – Кто тебя с животными сравнивал?
– Он! – Митя ткнул пальцем в Брамса. – Братья меньшие – это животные, и скажи ему, чтобы он меня так не называл.
– Хорошо-хорошо, – замахал руками Осип Емельянович, – я не хотел тебя обидеть, просто ошибся.
– В следующий раз не ошибайся. Если мы сами себя будем собаками называть, конечно, другие нас тоже за людей считать не будут. Ты посмотри, что творится, у них и так спесь через край хлыщет, а тут ещё мы самоунижаемся. Вот тебе и доброта, и сострадание. Это они сегодня такие добрые – и кусок колбасы дадут, и хлеба, и стопарик могут налить, а завтра будут голодными, придут и у тебя всё отберут, а нечего будет отбирать, так и самого тебя съедят.
– Ты чего, Митя? – вздёрнул брови Брамс. – Разве можно с такими мыслями жить?
– А где мне других мыслей набраться? – усмехнулся Акробат. – Я университетов не заканчивал. Вот мой университет, – он раскинул руки и, указывая на стены подвала. – И на моём веку, вот в таких подвалах знаешь, сколько я друзей и недругов схоронил? Ты сколько по подвалам шарахаешься? В смысле сколько, скажем так, бродяжничаешь?
– Лет пять, наверное! – ответил Брамс и вдруг спохватился: – нет-нет, около трёх лет, я первые два года, как ушёл из дома, у товарища жил на даче. А потом они её продали.
– Ну, вот! – цокнул языком Акробат. – А я – около пятнадцати. Так что ты мне тут о добре и милосердии не заливай. Поживи с моё.
– Но ты же как-то эти пятнадцать лет прожил? – возразил Брамс. – И сейчас живёшь, и из подвала нас не гонят. Старший дома знает, что мы здесь живём. Подошёл, по-человечески сказал, чтобы соблюдали порядок. На мороз не стал выгонять. А ведь мог прийти с полицией, взять за шиворот и вышвырнуть на улицу. И всё! Иди, ищи пристанище, пока найдёшь и замёрзнешь. Ты чего на жизнь жалуешься? В этом мире всё относительно, кто-то мечтает о таком подвале. А ты в тепле, и колбасу чуть ли не каждый день кушаешь.
Акробат тяжело вздохнул, махнул рукой и, упав на самодельный матрас, отвернулся к стене.
– Романтик, – бурчал он, – «доброта», «милосердие»…
* * *
Помня предупреждение охранника о том, что домработница Даша на месте, Осип Емельянович не стал использовать ключи, а просто позвонил в дверной звонок. Через несколько секунд тяжёлая массивная дверь медленно отворилась, на пороге стояла обаятельная, такая мягкая и душистая Дарья Андревна. Пахло от неё сдобой, да так вкусно, что Брамс не удержался и сглотнул слюну.
– Я…
– Осип Емельянович? – опередила женщина. – Проходите, сейчас будем пить чай. Я вам таких вкусностей приготовила, пальчики оближешь. Константин Евсеевич мне всё рассказал о вас, конечно, жизнь на даче отличается от московской квартиры, хотя там свои плюсы – свежий воздух и всё такое. Но вам писателям, сейчас без хорошего интернета никак нельзя, впрочем, он сегодня всем нужен. Я новые блюда нахожу в социальных сетях. Люди с удовольствием делятся разными рецептами, я тоже участвую в таких сообществах, мне нравится. Ну, что же вы стоите, Осип Емельянович? Раздевайтесь, проходите, вот здесь умывальник, кухня прямо по коридору. Вид у вас какой-то уставший. Работали ночью?
