Да чего далеко ходить-то? Возьмите нашего президента или премьера, один вырос во дворе, в семье, которая никогда звёзд не хватала, служил обыкновенным опером-чекистом, а – бац – и уже в президентах. Как такое может быть? Премьер: у того, первая запись в трудовой – «дворник». И вот этот дворник тоже уже в президентском кресле посидел. И что? Их карьера тоже в первое десятилетие закладывалась? Нет-нет! Не могу я с этим согласиться. Есть судьба, и что на роду тебе написано, так и проживёшь. Например, я. Разве думал я гадал, что какой-то совершенно незнакомый человек отвалит мне три миллиона рублей и поручит написать о нём книгу? Мне и присниться такое не могло. А теперь я еду в Мерседесе с персональным водителем, работаю за ноутбуком, делаю умное лицо и думаю, как написать эту чёртову книгу…».
Неожиданно Осип Емельянович вспомнил Дашу, и загрустил. Он вдруг ощутил как защемило-заныло в груди. Брамс и раньше замечал, что, если целый день не видит Дарью, он начинает по ней скучать. А тут не видел женщину несколько суток, и вдруг так захотелось услышать её голос, увидеть её ослепительно белый фартук, ненароком прикоснуться к её плечу или руке, сказать: «Спасибо, Дарья, всё было великолепно…».
«Ой, Ёся, – разулыбался Брамс, – а вдруг это любовь? Что-то я стал слишком часто думать о Даше. Вот вам человеческая натура, тебе дали квартиру, работу, зарплату миллионера, помощницу по хозяйству, живи и наслаждайся! Так нет же, всё тебе мало, женщину подавай. С другой стороны, мы свободные люди. Почему я должен стесняться своих чувств? О, господи – эти губы и глаза! Ну, что ты, Осип, сам себя обманываешь? Вспомни самый первый день, её взгляд, жесты, голос – просто ты в тот первый день даже боялся сам себе сознаться, что перед тобой красавица. А почему? Да потому, что ты вошёл в квартиру не как мужчина, а словно побитая дворняга. До любви ли тогда тебе было? А теперь, конечно. Ты осмелел, отожрался, обарился, как говорила моя бабушка в детстве о зазнавшихся соседях».
Брамс открыл в ноутбуке текстовый редактор, выбрал крупный шрифт и написал на всю страницу «Даша, я по тебе скучаю!», а затем сохранил файл на рабочем столе.
«И зачем я это сделал? – мысленно усмехнулся он. – Детский сад. Ты ещё по приезду Дарье записочку напиши. Книгу пиши, Ромео! – Брамс выругался на себя. – Записочки ему… Ну, что ты будешь делать! Почему так в жизни устроено, что постоянно приходится в чём-то себя сдерживать, от чего-то отказываться, в чём-то не сознаваться или откровенно врать? Почему так? Вот так всю жизнь живёшь, приспосабливаешься, присматриваешься, не решаешься, лицемеришь, потом сыграл в ящик и всё – никому не нужен, и все твои потаённые мысли ушли в землю. Нет, так нельзя. Да будь что будет – приеду и признаюсь Дарье, что она мне нравится. Стоп! А с чего ты взял, что это ей будет приятно? Да на хрен ты ей сдался! Разве она хоть бровью повела, или дала повод? Ты чего разошёлся, Ёся? Ты посмотри на него – влюбчивый какой. Ладно, приеду разберёмся…».
Осип Емельянович продолжил читать воспоминания Константина Евсеевича. Очень смешной случай произошёл с маленьким Костей, когда тот учился во втором классе. Однажды он вернулся из школы в радостном настроении и объявил родителям, что сегодня он удачно ответил на уроке.
– А что было за задание? – спросил папа.
– Не было никакого задания, – ответил Костя, – просто учительница спросила, кто знает, сколько у страуса ног. И я правильнее всех ответил.
– Что значит «правильнее»? – удивились родители. – Тут ведь какое дело: на такой вопрос можно ответить или правильно, или неправильно. А правильнее или нет, это…
– Нет, мама, папа, я ответил правильнее всех! – настаивал маленький Костя.
– Ну, хорошо, – не стал спорить отец. – Тогда скажи нам, как ты ответил на вопрос «сколько ног у страуса?».
– Я ответил «три», – сказал Костя и гордо поднял голову.
– Но, сынок, это неверный ответ, – начала объяснять мама. – Это неправильно! У страуса две ноги.
– Теперь и я знаю, что две, – закивал Костя.
– А что же значит «правильнее»? – не выдержал отец.
– А то, – поднял палец вверх сын, – что все остальные ответили «четыре».
Родители долго смеялись, а вместе с ними и Костя.
– Ай, да плут, – говорил сквозь слёзы папа, – ай, да утёр нос! И ведь верно как выразился: выходит, и впрямь правильнее всех ответил!
Подобных историй из детства в записях Фарберга было много. Читая их, Брамс искренне смеялся и вспоминал свои.
Один случай запомнился ему навсегда. Со слов родителей он и сам опозорился и их опозорил. Впрочем, с возрастом он и сам понял, что поступок его был не совсем уж простой. Однажды маленький Ёся с родителями пошёл к знакомым в гости. Время было сложное, казалось, в список дефицита скоро попадёт и воздух. Во всяком случае, такого конфетно-фруктового изобилия, как в гостях, он ещё не видел, хотя и тут кое-что было в дефиците – бабушка говорила о знакомых, что у тех есть всё, кроме птичьего молока. Русский язык прекрасен тем, что многие фразеологизмы, пословицы, поговорки с наступлением определённого возраста человека окрашиваются в другой цвет и приобретают совершенно новый смысл. С птичьим молоком так и произошло – вдруг лет в тринадцать-четырнадцать оказалось, что отсутствие этого самого странного молока и говорит об отсутствии дефицита. Вот такие метаморфозы происходят с этими поговорками.
Маленький Осип никак не мог понять одного: как такое может быть – на кухне, на столе в гостиной стоят вазы до краёв наполненные конфетами, и их никто не берёт, не ест. У Брамсов конфеты и всякие там сладости всегда хранятся в укромном месте, выложи их в вазу на столе, к вечеру в посудине ничего не останется. А тут… Может, они ненастоящие?
Насытившись всякими детскими деликатесами, Ёся вертел головой по сторонам и, рассматривая теперь уже деликатесы взрослые, удивлялся, как можно есть эту отвратительную красную икру, воняющую селёдкой. Или вот ещё одна гадость – кальмары с майонезом и луком. С ума можно сойти! А взрослые смакуют и нахваливают, мол, как это вкусно, как это полезно, как всё прекрасно. А между тем, Ёсю от одного запаха этих «полезных» блюд с души воротило.
Хозяйка, заметив, что ребёнок больше ничего не ест, стала уговаривать маленького гостя, что бы тот отведал ещё что-нибудь.
– Осип, – настаивала она, – вот скушай кусочек ананаса, невообразимо вкусный.
– Спасибо, – учтиво кланялся Осип, – я уже съел несколько кусочков.
– Понравилось? – спрашивала хозяйка.
– Очень! – отвечал гость.
– Ну, тогда вот, мандаринка, это не грузинские, Испания, сладкие и ароматные, скушай, деточка.
В те времена всё, что выращивалось в СССР или изготавливалось, всё это было для простолюдин, для таких, как семья Брамсов, а для тёти Эммы, ревизорши из областного управления торговли, употреблять такое было унизительным и недостойным.
– Чем же тебя ещё угостить, милый мой? – закатывала глаза гостеприимная хозяйка. – Может, малиновый конфитюр попробуешь? Это болгарский, ягоды здесь смловно живые, понюхай, как пахнет.
