– Передумал, – буркнул Павел, посматривая исподлобья на отца.
– Мать тоже теперь Рыкова? – уже чуть поспокойнее спросил Осип Емельянович.
– Да…
Брамс не решался задать вопрос о дочери, но сын определил его:
– Катька оставила и фамилию, и твоё отчество.
Осип Емельянович внезапно ощутил гнетущую тяжесть в груди, он ослабил галстук и отвернулся к окну. Как он ни старался сдержать слёзы, всё же они предательски вырвались наружу. Брамс вынул из бокового кармана пиджака носовой платок и приложил его к глазам.
«Доченька, – мысленно произнёс он, – я знал, любимая, что ты никогда не предашь отца. Спасибо, моя котейка, я думаю, скоро увидимся…».
– На, здесь напиши ваш адрес и телефон Катерины, – отец протянул лист бумаги. – Быстро вы съехали, я вернулся через полгода, вас и след простыл. Всех обошёл, никто не знает, куда уехали. Соседка, баба Варя сказала, что квартиру продали и уехали в Питер. Это правда?
– Да, мама уехала, мы с Катькой одно время жили в общаге. Потом мама вернулась, мы купили квартиру в Северном округе. Там и живём по сей день, – Павел, написав адрес и телефоны, протянул бумагу обратно.
– Катькин телефон написал? – спросил Отец.
– Да, вот, мобильный! – Павел ткнул пальцем в бумагу. – Только она сейчас в Мурманске живёт.
– Что она там делает? – изумлённо спросил Осип Емельянович
– Учительствует.
– Замуж не выскочила? – спросил отец.
– Жених был, всё ходил, ходил, но до свадьбы так и не дошло, – ответил Павел. – Пап, я обещаю тебе, я всё исправлю…
– Что? Что исправишь? – Осип Емельянович сразу не понял, о чём речь.
– Ну, всё. Верну и фамилию, и отчество. Пожалуйста, прости меня, пап, – он сделал шаг по направлению к отцу.
– Стой, где стоишь! – крикнул отец. – Придёт время, поговорим. Чего это ты в креативные менеджеры подался?
– Это по моей специальности, и зарплата здесь неплохая… А мама всё время говорила, что ты где-то бродяжничаешь!
– Это она бродяжничает, – усмехнулся Осип Емельянович, – а я работаю.
– Выходит, она врала нам всё это время?
– Мать не может врать, – ответил Брамс, – она может заблуждаться. Ясно?
– Ясно, – жалобно произнёс Павел.
– Ладно, давай своё заявление, – сказал отец, – я подпишу, но с одним условием: никто, слышишь. Никто в этой конторе не должен знать, что мы родственники. Так что с перекрашиванием придётся повременить.
– С каким перекрашиванием? – вытаращил глаза сын.
– Нет, вы посмотрите на него, – рассмеялся отец, – он ещё спрашивает у меня. С Фамилией, отчеством повремени. Понял?
– Понял, – едва заметно улыбнулся Павел и, бросившись к отцу, обнял его: – спасибо, папочка, большое спасибо, я всё понял. Не знаю, как это получилось, я виноват перед тобой, прости, пожалуйста.
Осип Емельянович осторожно отстранил сына и тихо сказал:
– Утри нос, а то ещё подумают, что я тут отлупил тебя. Пойдём, – кивнул он на дверь.
В кабинете Брамс подтвердил Филиппу Амвросиевичу своё согласие в приёме на работу молодого специалиста и, сославшись на занятость, уехал домой.
Дома его ждала Дарья Андреевна.
– А я уж думала, Осип Емельянович, вы и на обед не приедете, – засуетилась домработница, – сегодня у нас грибной супчик и рыбные котлетки. Любите рыбные котлеты?
Осип Емельянович улыбнулся, повёл носом и, зажмурив глаза, произнёс:
– Пахнет умопомрачительно. А насчёт, люблю я что-то или не люблю, я тебе, Дашенька, миллион раз говорил: мужчина под пятьдесят должен, вернее обязан любить всё, что приготовит женщина. Это молодые шалопаи харчами перебирают, то они не едят, это им не нравится, а послужат в армии, поскитаются по свету, погрызут сухарей и сразу всё полюбят. Ты знаешь, я в детстве не мог есть сало, а из супа вечно сидел по полчаса выковыривал жареный лук. Отец смотрел на меня и говорил: когда-то, сынок, ты будешь просить жену поярче поджарить лучок и потолще нарезать сальцо. Я не верил, хихикал, а потом в армии каждый вечер перед сном вспоминал отца и каялся.
– Сын пишет, тоже пересмотрел многие свои продуктовые пристрастия, – вздохнула Дарья.
– Армия – дело такое! – кивнул Брамс и спросил: – Когда ему на дембель?
– Да вот, весной жду, – ответила Дарья, – жду уже не дождусь. Скоро год как служит.
– Вспомнил, – хлопнул себя по лбу Брамс и рассмеялся, – хотел спросить, какой же дембель, если год. А они же теперь один год срочную служат. Во лафа. А я два года служил, даже два года и один месяц. Перед дембелем провинился, командир части долго не отправлял в запас. Но мы раньше говорили: дембель неизбежен, как крах капитализма. Хотя правильнее нужно было говорить, если учитывать, что произошло дальше, «как крах социализма».
– Не представляю, каково было матерям, ждать ребёнка из армии два года, – закатила глаза Дарья, – с ума можно сойти.
– Никто не сходил, Даша. Служили и служили, так надо было. Что такое два года? Это всего лишь семьсот тридцать дней.
– Да уж, – усмехнулась Дарья, – совсем мало.
– Всё познаётся в сравнении, дорогая, – задумчиво произнёс Осип Емельянович, знаешь, сколько мой отец служил? Пять лет, матросом на Балтфлоте. Вот это служба. А у нас не служба, а баловство сплошное год-два, не успеешь оглянуться, уже домой.
– Осип Емельянович, – осторожно начала Дарья, – всё никак не решусь спросить у вас: – Вы с женой-то помирились?
– Нет ещё, Даша, они переехали, только недавно адрес узнал, так что на днях поеду, отвезу «меморандум».
– Всё будет хорошо, Осип Емельянович, вам повезло, что адрес нашли. А мы вот двадцать лет не можем найти своего папу. Куда я только не писала, даже на телевидение. И всё бесполезно. Может, его уже и в живых нет.
– А что случилось? – удивился Брамс. – Как это вы расстались?
– Как и все! – развела руками Дарья. – Родители развелись, разъехались по разным городам, а когда начали искать отца, его и след простыл. Потом мы с мужем переехали, мама умерла, я приезжала домой, соседи рассказывали, вроде отец приезжал, меня искал, в общем, – Даша, стараясь сделать это незаметно, смахнула слезу со щеки, – так вот и живём, не зная, где отец. Если умер, хоть на могилку бы сходить…
– Да, это тяжело, терять родных да ещё не ведая, где они, что с ними…
Глава 11. Отцы и дети.
Павел не сразу решился затеять разговор с матерью. Долго размышлял, сопел, не выходил из своей спальни. Татьяна Ивановна, заметив, странное поведение сына, заговорила первой.
– Что произошло, Паша? – спросила она.
– Всё хорошо! – махнул рукой Павел.
