На ее тумбочке стоят два предмета, которые вполне убедили меня: есть между нами какая-то связь за гранью привычного понимания. Во-первых, это обрамленный рисунок самой Ханны, на нем она изображена с родителями в Диснейленде. Я увидела эту картинку несколько недель назад, когда Ханна, перебравшись ко мне, распаковывала вещи.
– Что это? – задохнулась я, уставившись на рисунок так, словно увидела привидение. Да ведь и правда увидела.
Она, хмурясь, присмотрелась к своему рисунку: – Я нарисовала его в десять лет, когда мне приснилось, будто я с папой и мамой ездила в Диснейленд. Это было как будто все взаправду. – Обернувшись ко мне, она с удивлением добавила: – А мама тут похожа на тебя, верно?
– Очень похожа, – смаргивая слезы, ответила я.
Второй предмет на тумбочке – баночка с серебряными долларами.
– Я их все время нахожу, – пожала она плечами, отвечая на мой вопрос. – Странное дело, конечно. Просто иду по улице, гляну себе под ноги – лежит монета. Как будто с неба падает.
Я подняла глаза к небесам, где, как я надеюсь, обитает мой Патрик. Может быть, Ханна права: может быть, доллары падали с неба, давно ушедший отец подсказывал ей дорогу домой. Когда-нибудь я расскажу ей про серебряные доллары, про давнюю традицию ее семьи выбрасывать монету на счастье. Но пока мне достаточно знать, что доллары достались ей. У девочки впереди вся жизнь, чтобы вернуть вселенной удачу.
Я легонько поцеловала Ханну в щеку и тихо прикрыла за собой дверь ее комнаты. Выбралась обратно в гостиную. Там уже погас свет и Джоан тихонько похрапывала. Стараясь не шуметь, я выскользнула из квартиры.
Я прошла по 3-й авеню до 42-й улицы и села на поезд номер 5, который отправлялся с Гранд-Сентрал. Вышла на 59-й улицыт и прошла три квартала на запад до 5-й авеню, свернула налево и дошла до Гранд-Арми-плаза, остановилась лицом к отелю «Плаза», а за спиной, правее, остался отель «Шери-Недерленд».
Посреди площади журчал фонтан Пулитцера, в который мы с Патриком должны были бросить монету вечером восемнадцатого сентября 2002 года. Теперь я знала: он вручил мне утром серебряный доллар, потому что Кэндис рассказала ему о Ханне. Нам предстояло отпраздновать появление нашей дочери, которая должна была вот-вот войти в наш дом. Так он надеялся.
Фонтан украшен бронзовой статуей Помоны, римской богини изобилия. Может быть, подумала я, Патрик выбрал это место, потому что наша жизнь вдруг преизобильно наполнилась. Помона держала в руках корзину с фруктами, и я подумала о роге изобилия, символе Дня благодарения: опять-таки уместно, что я пришла сюда накануне этого праздника. Я и не надеялась, что наступит для меня день таких изобильных даров, что благодарность перельется через край.
Но ведь всегда было за что благодарить жизнь, даже после Патрика. Это я позволила горю заслонить проблески надежды. Вероятно, серебряные доллары падали с небес и для меня, как для Ханны, стоило только открыть глаза и поискать.
Я сняла с шеи цепочку, на которой висел серебряный доллар, столько лет служивший мне утешением. Утешением – но и бременем. Сейчас, сняв его, я почти с удивлением поняла, что это всего лишь монета, ничем не отличающаяся от собранных Ханной. Двенадцать лет я цеплялась за прощальный подарок Патрика, но на самом деле он имел в виду совсем другой подарок: Ханну, дороже серебра и навсегда.
И более того: он оставил мне все необходимое, чтобы я могла построить себе счастливую жизнь. Мне давно следовало это понять. Патрик ободрял меня и советовал идти за своей мечтой – и я стала музыкальным терапевтом и помогаю детям. Он любил меня и научил – пусть я на какое-то время и забыла урок, – что каждый имеет право любить и быть любимым. Он учил меня искать в жизни дары и от всего сердца благодарить за чудеса. Даже в его смерти был для меня еще один дар: понять, как драгоценна жизнь.
– Больше ни минуты зря не потрачу, – пообещала я вслух, глядя на серебряную монету в своей руке. Я осторожно выдернула цепочку и сдвинула монету в сторону. Прохладная, блестящая, но сама по себе ничуть не волшебная. Это вовсе не частица Патрика. Патрик в моем сердце, в моей дочери, в каждом моменте моей жизни. Теперь, когда я это поняла, с монетой пора расстаться.
Передавай удачу дальше, всегда требовал Патрик. Пусть кто-то еще загадает желание. Я словно слышала его глубокий, подбадривающий голос. Сжала доллар в руке. Посмотрела на Помону, на пять бассейнов, изливавшихся каскадом в самый большой нижний бассейн. Где-то я читала, что скульптор, Карл Биттер, погиб в аварии, не закончив эту работу, кто-то доделал за него фонтан. Так и Патрик: всю жизнь мне предстоит завершать его дела, то прекрасное, что он начал, но не сумел довести до конца. Это счастье, подумала я, строить жизнь – свою и Ханны – так, чтобы воздать должное памяти Патрика. Но и свой штрих я в эту жизнь внесу.
Я в последний раз посмотрела на свой талисман, поцеловала его и закрыла глаза. Глубоко вздохнула и бросила его в фонтан. Легкий всплеск порадовал меня: угодила точно в воду. И я пошла домой, так и не взглянув, куда попала монета: мне она больше не принадлежит, пусть уходит к тому, кому понадобится удача.
Я шагала домой, избавившись от груза весом всего в восемь граммов, но словно огромная тяжесть свалилась с плеч. Впервые за двенадцать лет я не смотрела вспять, в прошлое, я глядела в будущее и знала: оно прекрасно.
* * *
Дома, в постели, я еще раз подумала о том, как все сложилось с Ханной. Она очень похожа на девочку из моих снов, и многое я знала о ней заранее, но теперь я наслаждаюсь каждой новой подробностью. Ее музыкальным смехом. Привычкой красить ногти больших пальцев не в тот цвет, в какой все остальные. Недавно она влюбилась в одноклассника, Эдди Колтона. Терпеть не может грибы, а вот горошек – только подавай. И ямочка на правой щеке – в точности как у меня. И она в самом деле любит оладьи с арахисовой пастой, черникой и медом.
– Обожаю! – воскликнула она, когда я впервые поставила перед ней это блюдо. – Как ты узнала?
Не перечислить всего, что я люблю в ней. Сто вещей и еще тысячу, как говорил мне Патрик. А ведь я только начинаю ее узнавать. С этой мыслью, улыбаясь, я заснула.
Я проснулась снова в лимонном свете моих снов. Рядом крепко спал Патрик, и с минуту я просто смотрела на него.
Сон не такой яркий, как прежние. Видимо, я теряю способность проникать в этот мир. Может быть, это Патрик указал мне путь к Ханне, или сам Бог вмешался – так или иначе, эта жизнь больше не для меня. То, что было у нас с Патриком, не может повториться, и в моей жизни навсегда останется пустота на том месте, которое занимал Патрик, но теперь у меня есть Ханна – и Эндрю. Мне пора двигаться дальше, становиться лучше, становиться собой. Это мой долг перед мужем, который не дожил и до тридцати.
Я обхватила Патрика обеими руками, вдыхая знакомый запах – в последний, я понимала, раз. И я заплакала – тогда он пошевелился, повернулся на бок, прижался ко мне, лицо совсем близко, глаза в глаза.
– Кэтили? – спросил он с тревогой. – Все хорошо?
