Глава 15
На следующее утро, еще не открыв глаза, я почувствовала, что вернулась в свою жизнь с Патриком. Свет здесь ярче, белье пахнет по-другому, шум улицы – иной, чем в квартире в Маррихилл, где я живу с Дэном.
– Доброе утро! – сказала я, открывая глаза и перекатываясь на бок, лицом к мужу. Его лицо сияло в солнечных лучах – он похож на ангела, подумала я, а в следующее мгновение спохватилась: он и есть ангел!
На этот раз сон, или что это было, отличался от прежних. Более туманный, не такой физически ощутимый. Все еще невероятно реальный, но словно в млечном тумане, как бывает, когда летишь на самолете сквозь гряду облаков. Впервые я задумалась: может быть, я попала на небо? Но тут же прогнала эту мысль, ведь она означала бы, что и Ханна мертва. А Ханна не могла умереть, потому что и не жила. Разве что она и есть та девочка, которую я видела за окном свадебного ателье, – но тогда я и правда окончательно схожу с ума.
Ресницы Патрика дрогнули, он медленно открыл глаза, поморгал от утреннего света, потом сфокусировал взгляд на мне.
– Кэтили, – пробормотал он, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать меня в губы. – Как голова сегодня?
– Голова?
– Вчера у тебя была мигрень. – Он вопросительно изогнул бровь.
В том-то и проблема: я заглядываю в этот мир урывками и многое пропускаю. Все равно что пытаться следить за сюжетом фильма по разрозненным кадрам.
Но хотя сама я этого не помню, очевидно, я каким-то образом постоянно присутствую в этом мире. Здесь идет своя жизнь, и я в ней участвую, это очевидно, раз меня тут знают и помнят. Это очень странно и очень-очень грустно.
– Хорошо, – сказала я. – Голова прошла.
Патрик улыбнулся мне, потом глянул на часы:
– Все, быстро встаем. У Ханны сегодня концерт. – Он снова поцеловал меня и выбрался из постели. Я смотрела, как он натягивает пижамные штаны поверх трусов и сверху – белую футболку. – Кто печет Ханне оладушки на удачу: ты или я?
С минуту я молчала: на меня потоком обрушилась информация. Каким-то образом я знала, что речь идет о фортепианном концерте, что Ханна обожает свою учительницу, мисс Кей, и ей страшно нравится та соната Бетховена, которую она приготовила для выступления. Когда на меня разом нахлынуло все, что я «знаю», я только и смогла пробормотать неразборчивое «ммм».
– Ладно, давай я. А ты пока одевайся. – Патрик вышел из спальни, не дожидаясь моего ответа, и я услышала, как он достает сковородку из кухонного шкафчика.
Я тоже встала и заглянула в шкаф-купе. Особо не удивилась, увидев перед собой смесь тех вещей, которые носила в реальной жизни, и других, которые никогда прежде не попадались мне на глаза. Ведь это логично, правда? В альтернативной реальности я могла встретить часть тех же вещей в магазине и купить их, поскольку я – это я и вкусы у меня те же.
Но в самом ли деле я все та же? Смерть Патрика сильно меня изменила. В мире снов я, наверное, счастливая, беззаботная молодая женщина, я ничего не боюсь, я понятия не имею, как в одно мгновение жизнь может измениться до неузнаваемости. Надеюсь, что так. Здесь я такая, какой была до гибели Патрика, пока мир не рухнул. И я с грустью подумала о той части меня, которая умерла 18 сентября 2002 года, вместе с Патриком.
Мое внимание привлекло одно платье, и я вытащила его: длинное, почти до щиколотки, шелковистое, ярко-зеленые завитки на темно-лиловом фоне. Я смотрела на него и улыбалась: чудесное платье, но в реальной жизни я бы его не купила, потому что Дэн обозвал бы его хиппятиной. Да ну его, этого Дэна! Я торопливо надела платье, сандалии на ремешках и пошла в ванную умыться и подкраситься.
Ханна уже сидела за кухонным столом в синем платье в полосочку и в черных туфлях с ремешком, на низком каблуке. Она обернулась ко мне с широкой улыбкой.
– Доброутро! – сказала она и добавила на языке жестов: «Голова прошла?»
«Да, – жестом правой руки ответила я и энергично кивнула. – Спасибо».
Она снова улыбнулась, и Патрик подмигнул мне и подошел к столу с тарелкой, полной оладий.
– Черника и арахисовая паста, чудачки мои, – сказал он и сбросил два оладушка мне на тарелку, остальные Ханне.
Мы обе скорчили ему рожи. Ханна принялась уминать свой завтрак. Я, тщательно следя за каждым своим жестом, сказала ей: «Ты сегодня очень красивая».
Она улыбнулась и знаками ответила мне: «Спасибо». Улыбнулась еще шире, закивала. Я повторила ее знаки, потому что Эндрю объяснил мне: когда в ответ на «спасибо» говоришь «спасибо», оно означает также «пожалуйста, на здоровье». Обернувшись, я увидела, что Патрик вернулся к плите и оттуда внимательно за нами наблюдает.
– Люблю тебя, – одними губами сказал он мне. Сердце сдавила такая боль, что на несколько мгновений я перестала дышать.
– Ну что, – заговорила я, оборачиваясь к Ханне, изо всех сил стараясь держать себя в руках, – готова к концерту?
– Мама! – вслух возмутилась она. – Я же целый месяц репетировала, дня не пропускала.
– Это да. – Откуда-то мне было известно, что она играет хорошо. По-настоящему. И относится к этому очень серьезно. Вдруг я вспомнила, что она учится музыке с трех лет, что я отвела ее на первый урок через полгода после того, как ей поставили протез, потому что хотела, чтобы девочка научилась воспринимать музыку, и поначалу пришлось спорить из-за этого с Патриком, который не хотел принимать такие решения за ребенка: пусть сама выберет, чем хочет заниматься.
И это напомнило мне, как в прошлом, в реальном нашем прошлом, до смерти Патрика, мы порой спорили – громко, до изнеможения. Иногда из-за каких-то серьезных вещей – где поселимся, с кем проведем выходные, – а порой из-за совершенной глупости, мелочи, типа кто не закрыл банку с майонезом. И я не боялась спорить с ним: знала, что он никогда меня не бросит. Любовь была нашей страховкой, и я ни на миг в ней не сомневалась.
Так почему же теперь я боюсь спорить с Дэном? Да и, по правде говоря, не рискую спорить ни с кем другим? За последние десять лет я превратилась в разумную, приятную женщину с ровным характером. Или просто стала трусихой? Боюсь потерять близких и отказываюсь от самой себя, лишь бы избежать конфликта?
– Алло? Земля вызывает маму!
Опомнившись, я вернулась в разговор с Ханной. Смущенно улыбнулась ей:
– Прости, лапонька.
Она скорчила мне рожу и знаками ответила: «Опять ты ведешь себя странно».
Патрик сел за стол и, когда я доела, взял мою руку в свою и положил себе на колени. И не отпускал, пока не расправился со своей порцией оладий. Я крепко сжимала его руку, надеясь, что он понимает без слов: эти минуты, пока мы втроем сидим за столом, – лучшие в моей жизни. Если бы они длились вечно…
«Одевайся, папа! – жестами потребовала Ханна, вскакивая из-за стола. – Мы опаздываем!»
