Чтоб сохранить себя в природе,
Давя, сминая и дробя,
Страх сам себя воспроизводит,
Растит и кормит сам себя.
Игорь Губерман
Тут звонят мне и говорят: «Срочно надо лететь...». Хорошо
думаю, надо – значит надо. Подъезжаю к аэропорту и как-то мне не по себе, как в
народе говорят – колбасит. Ну, беру себя в руки, думаю, ничего страшного –
летали и летать будут. С внутренним напряжением прохожу все процедуры –
регистрацию, оформление багажа, ожидание, посадку. Уже на борту мне
рассказывают, как пристегиваться, как кислородными масками пользоваться, как
жилет надевать и где запасные выходы располагаются. Я это слушаю, а сам думаю:
«Конечно, очень хорошие у них выходы! И ремни замечательные! Никакого от них
проку!».
Начинается взлет, все гудит, судно трясет, и тут шальная
мысль в голову: «По статистике наибольшее количество самолетов разбивается во
время взлета и посадки». Черт меня дернул это подумать, тем более на взлете!
Конечно, теперь меня трясет посильнее самого самолета. И я отчаянно понимаю:
случись что, кресло это вырвет с места его крепления, и полетит оно, как пробка
из-под шампанского, и стенки у этого самолета тонкие, и крылья у него какие-то
хилые... «А вдруг пилот не справится с управлением?», «А вдруг диспетчер ему
неправильные команды дал?», «А если они все пьяные или больные?!» – и
пошло-поехало, скорую психиатрическую пора вызывать.
И чем я занимался все это время? Формировал, тренировал и
воспроизводил свой страх, проигрывал роль «человека, который боится летать на
самолетах». Собрал по сусекам свой собственный опыт, добавил в него информацию
из телевизора, какие-то, с позволения сказать, статистические данные; потом
сдобрил все это дело богатым воображением и впечатлительностью, а также
тревогой – той, что на диване прочувствовал, той, что в аэропорту тренировал. И
получился у меня хороший, плотно сбитый страх, а точнее сказать – привычка
бояться. Вот такая история...
На заметку
Невротические страхи – это просто привычка бояться. Каждый
из нас натренировался бояться определенного набора фактов и обстоятельств. И
важно понять, что не нас пугают те или иные вещи, а мы их пугаемся, потому что
выучили, натренировали, отрепетировали эту роль. Говорят, что привычка – это
вторая натура. И это правильно, но куда годится такая натура, пусть даже и
вторая?!
Впрочем, когда я говорю, что любой наш выученный страх
основывается на нашем личном опыте, я не совсем прав. Ведь наш личный опыт тоже
неоднороден. Часть неприятностей случилась с нами самими, и теперь мы боимся их
повторения. Тут все, как у животных. Сами понимаете, после того, как белый
медведь повстречается с охотником, к людям он вряд ли будет относиться
нейтрально, и г-н Дроздов уже другие тексты нам будет декламировать. То же
самое и с человеком: если однажды мы перепугались, застряв в лифте, то уже
последующая посадка в лифт вряд ли пройдет для нас спокойно.
Другая часть неприятностей была почерпнута нами из опыта
других людей (но в каком-то смысле это тоже наш личный опыт). Например, нам
рассказали о том, как может быть «плохо», если... Мы задумались, припомнили,
как нам было «плохо» когда-то, пусть и при совершенно других обстоятельствах.
Тут в нашем мозгу произошла ассоциация между ощущением «плохо» и этим
рассказом. Теперь достаточно нам повстречаться с теми обстоятельствами, о
которых мы только слышали, что они могут привести к неприятным последствиям, и
уже мы испытываем страх. Надо отметить, что такая ассоциация – это основа
большинства наших страхов.
Есть, наконец, еще и воспитание, а также опыт наших
родителей...
Крыса – белая и пушистая
Известная советская песенка знаменуется вопросом: «С чего
начинается Родина?». После чего автором шлягера предлагается на выбор множество
вариантов ответа – «...с картинки в твоем букваре, с хороших и верных
товарищей...» и т. д. Так что в какой-то момент возникает ощущение, что ответа
на этот простой, в сущности, вопрос вообще нет! И действительно, понять, с чего
начинается Родина, достаточно трудно, точно так же нам не всегда очевидно, с
чего начинается какой-то наш конкретный страх. Даже в процессе психотерапии нам
не всегда удается со стопроцентной вероятностью выяснить, с какой именно
ситуации все началось. Далеко непросто понять, какой изначально нейтральный
раздражитель стал в данном конкретном случае тем условным стимулом, который
привел к формированию у нас нежелательного условного рефлекса. Почему так?
Ответ на этот вопрос кроется в феномене, который получил
название «генерализации». Не вдаваясь в ненужные подробности, вспомним научный
эксперимент, который впервые продемонстрировал этот феномен в области
человеческого поведения. Эксперименты, лишенные всякой гуманности, психологи
проводили не только на животных (как И.П. Павлов, например, на собаках), но и
на людях, даже на детях! Основатель одной из наиболее значительных американских
психологических школ – бихевиоризма, Джон Уотсон, провел ставший классическим
эксперимент с одиннадцатимесячным мальчиком по имени Альберт. Задача этого
эксперимента была следующей: следовало доказать, что нейтральный стимул всегда
(при тех или иных обстоятельствах, конечно) может стать для нас – или
положительным, или отрицательным. На Альберте тренировали «отрицательную»
версию...
Альберт очень любил играться с белой крысой, которая за все
время его ни разу его не укусила и даже не поцарапала, а сам Альберт по причине
своей дремучей детскости не знал, что это животное может быть переносчиком
смертельных болезней, а при определенных обстоятельствах может даже съесть
человека. Короче говоря, Альберт воспринимал эту крысу как милое, белое и
пушистое существо. Но тут появился г-н Уотсон и, памятуя о том, что дети
испытывают страх от сильных и резких звуков, начал учить Альберта «уму-разуму».
Однажды, когда Альберт протянул руку, чтобы дотронуться до
своей красноглазой подружки, Уотсон ударил в гонг. От этого звука мальчик
вздрогнул, испугался, отдернул руку и заплакал. Вскоре после этого Альберту
дали кубики, он успокоился и стал играть. Но тут кровожадный Уотсон опять
подсунул мальчику крысу. Тот помедлил какое-то время, а потом снова потянулся к
животному. Бум! – раздался очередной звук гонга. Мальчик заревел как
резаный. Крысу забрали, мальчик успокоился и снова стал играть в кубики.
Когда же через какое-то время Уотсон в третий раз принес
мальчику крысу, стучать в гонг больше не потребовалось: едва увидев белое и
пушистое животное, ребенок орал, полный ужаса, поскольку устойчивый
динамический стереотип реакции тревоги образовался у него уже окончательно и
бесповоротно. Так Уотсон лишил Альберта милого, белого и пушистого друга.
Впрочем, беды несчастного дитяти на этом не закончились, поскольку, как
выяснилось, реакция страха стала возникать у него в отношении всех более-менее
схожих предметов, а именно: собаки, кошки, кролика, морской свинки, мехового
пальто и даже маски Санта Клауса. Вот, собственно, этот феномен и носит
название «генерализации отрицательной эмоции».
