Они принялись за еду, мучаясь обоюдным неловким молчанием. На Лину и впрямь напала жуткая стеснительность, будто она оказалась здесь случайной непрошеной гостьей. А может, она таковая и есть для этого мальчика? Всего-то год прошел, как он мать потерял… Переживает, наверное.
Словно услышав ее неловкие пугливые мысли, Егор вдруг произнес с некоторой запинкой:
— Лина, да вы не переживайте, пожалуйста. Я очень даже рад, что вы… Что отец… Все равно это произошло бы когда-нибудь. Я же не маленький, все понимаю. Вы вполне можете располагать моим пониманием.
— Правда? Спасибо тебе, Егор… А то я действительно как-то потерялась.
— Да ладно, нормально все! Хотя, если честно, я боялся немного… Вдруг отец приведет какую-нибудь выдру мадамскую?
— А я, значит, не выдра мадамская?
— Вы — нет… Вы нормальная. Даже чем-то на маму похожи…
Он глянул на Лину коротко, будто оценивая. Улыбнувшись, продолжил с некоторой опаской:
— Мама, она, знаете, такая была… Понимающая. Мы с ней не только друзьями были, но и немножко сообщниками. Отец же сразу против моих творческих увлечений был, а мама меня сама в художественную школу возила… И на натуру со мной ездила. И работами моими восхищалась. Говорила, что я талантливый… Отец возмущался все время, а она… Нет, она с ним и не спорила никогда. Головой послушно кивала, а дело свое делала. Вернее, мне давала свое дело делать. А теперь… Теперь я и не знаю, как мне быть…
— А что такое, Егор? Чего ты не знаешь, в чем проблема-то?
— Ну если в двух словах… Отец настаивает на том, чтобы я в строительный поступал. Вернее, и не настаивает даже, а практически решил за меня. Чтобы я — по его стопам… И чтобы потом свое детище, то бишь эту его фирму-монстра, мне в руки передать. Ну вот скажите, скажите мне… — вдруг загорячился Егор, привстав на стуле, — почему надо обязательно по стопам-то? Кто это придумал такую глупость? А если я не хочу по стопам, тогда что?
— Я не знаю, Егор… Наверное, надо просто ему объяснить…
— Объяснить?! Да вы что? Как ему объяснить, если он даже слышать ничего не хочет? Он же упертый как бык… Одно время даже хотел, чтобы я в Англию поехал, в какой-то специализированный колледж. Потом понял, что я там, на свободе, и соскочить могу, теперь на нашем строительном институте зациклился. Хочет, чтобы я у него на глазах, как он выражается, человеком становился. Представляете? Будто те, кто строительными фирмами не руководит, и не люди вовсе. И что мне теперь, тайно в Питер из дома сбегать?
— Почему — в Питер?
— Так я же в «Муху» хочу поступать… То есть в Санкт-Петербургскую художественную академию имени Штиглица. Слышали про такую?
— Ну да. Слышала, конечно. А почему именно туда? Можно ведь и компромисс какой-то найти. Например, в нашем строительном институте, я знаю, архитектурный факультет есть, и дизайнерский, по-моему, тоже…
— Нет, это все не то, не то… Я сколько себя помню, всегда о «Мухе» мечтал. Мне даже во сне все время видится, как я по Соляному переулку иду, как двери туда открываю… А как там все внутри, вы видели? Какие там мастерские, какие преподы интересные, настоящие художники? Мы с мамой туда летом после девятого класса ездили, она мои работы показывала. Хвалили, между прочим… Сказали, что мне туда обязательно надо после школы… А хотите, я вам свои работы покажу?
— Хочу, конечно!
— Тогда пойдемте! Пойдемте ко мне, наверх!
Воодушевившись, он так быстро подскочил со стула, что тот опрокинулся. Лина поднялась из-за стола, пошла следом за Егором вверх по ступеням.
— Ой, а вы куда это? — раздался снизу жалобный клич Анны Николаевны. — А я вам котлетки несу…
— Потом, Анна Николаевна, потом… — нетерпеливо отмахнулся Егор, прыгая через две ступени.
Комната его и впрямь представляла собой художественную мастерскую. По крайней мере, по присутствию творческого беспорядка — уж точно. Сколь ни искал взгляд, нигде не находилось почетного места обычным юношеским удовольствиям, то есть ни компьютера не было видно, ни музыкальной аппаратуры, ни других явных и тайных атрибутов правильно проведенного детства и отрочества. Нет, конечно же, все это здесь присутствовало, но пребывало в состоянии изгнания, робко забившись по углам и уступая дорогу творческим изысканиям хозяина. Рисунки, наброски, вольно расположившиеся на всем свободном пространстве комнаты, — на столе, подоконнике, на кровати, даже на полу, — и висящие на стенах картины, исполненные акварелью и маслом, так рьяно начинали притягивать к себе взгляд вошедшего, будто истосковались по оценке и одобрению. Лина обвела все это творческое хозяйство глазами, не зная с чего начать…
— Вот, вот, посмотрите, Линочка, — раздался за спиной одышливый говорок Анны Николаевны, — он ведь даже и убирать у себя не позволяет! Ну как тут уберешь, если свободного местечка от картинок не сыщется? Я уж вся смаялась с этим его баловством… И правильно Павел Сергеевич говорит — баловство все это, давно пора за ум взяться! Кому эти картинки нужны? Картинки, они и есть картинки…
— Анна Николаевна… По-моему, у вас на кухне горит что-то! — тихо, но твердо произнесла Лина, постаравшись вложить в голос еще и немного холодка.
— А… Ну да… Не мое это дело, конечно… — попятилась из комнаты Анна Николаевна. — И впрямь, чего это я… Извините…
— А здорово вы ей сейчас от винта дали! — уважительно глянул на Лину Егор, когда женщина удалилась, тихо прикрыв за собой дверь. — Я так не могу… Я все терплю, а она на шею садится. Послушает, как отец ругается, и повторяет его монологи слово в слово.
— Да, конечно… — рассеянно кивнула Лина, так до конца и не осмыслив, о чем он толкует. Слишком уж «картинками» увлеклась. Переходила от одной к другой, вглядывалась, отступала на шаг, замирала, снова вглядывалась…
Странное складывалось у нее впечатление от увиденного. А может, и не странное, а как раз то самое, которое и быть должно, когда смотрит тебе в глаза дух чужого таланта. Сначала просто смотрит-приглядывается, потом втягивает тебя всю, до последней клеточки, и ты начинаешь слышать, осязать, ощущать глазами увиденное живое движение жизни. Вот, к примеру, обычный пейзаж. Лес, опушка, ромашки на лугу, вдали речка серебром светится. И слышится в ушах, как кроны деревьев шумят от ветра, и полдень облит солнечной ласкою, и травами до одури пахнет…
— …Это я с последней натуры привез, — будто издалека донесся до нее голос Егора, — а вот это, вот это еще посмотрите! Это мы храм заброшенный нашли, видите, маковки куполов из-за деревьев видны? Там деревня была совсем древняя, все дома почти в землю вросли, а храм остался…
— Да, здорово… По-моему, ты очень талантливый, Егор.
— Вам правда нравится?
— Да. Очень нравится. Хотя, ты же понимаешь, я не специалист… Просто я вижу, что ты весь там, в этих рисунках! От них живая энергия идет. Наверное, именно ее я и почувствовала, так что мурашки по коже побежали. Это так… Так здорово, Егор, что я даже объяснить свое впечатление толком не сумею…
