— Согласен, — кивнул Павел. — Именно туда ей и дорога. Но мы будем хитрее, мы пошлем ее другим путем. Мы будем сильнее и хитрее, Жень! Я завтра же об этом позабочусь, не переживай. Она еще гопака перед тобой спляшет и в вечной любви поклянется, вот увидишь!
— Хм… Хм-хм… — вяло колыхнулась Женька в коротком смешке, с недоверием переводя взгляд с лица матери на лицо Павла. — Представляю эту мадам в гопаке…
— Ну, вот и умница! — обрадовался Павел. — Уже и улыбаешься! Давай, давай, расшевеливайся, сидишь тут, коконом свернулась! Сама из него выбирайся, и матери тоже дай возможность в личную жизнь выбраться!
— А я что, не даю?! — обиженно-возмущенно пропищала Женька. — Да наоборот, всегда пожалуйста! Что вы такое говорите, Павел Сергеич!
— Ну тогда вставай, собирайся. Ко мне в гости поедем, устроим моему Егорке процедуру знакомства с мачехой и падчерицей. Или ты только мне — падчерица? А Егорке — кто? Ладно, по ходу разберемся…
— Ой, Павел Сергеич… — взмолилась Женька. — А можно я это… Потом как-нибудь? У меня сейчас никаких сил нет, правда… И мне к зачету готовиться надо, а то завалю еще… Я потом, ладно? А мама пусть с вами едет, конечно же!
— Ну как хочешь… Потом так потом… — поднялся Павел во весь рост, грустно и немного разочарованно улыбаясь. — Я думал, так лучше будет…
Обернувшись к Лине, так и не проронившей за их беседу ни единого слова, бросил коротко:
— Собирайся, Малина, поедем!
— Погоди, Павел… Ты что? Как же я одну ее здесь оставлю? В таком состоянии?
— Ой, да какое у меня состояние, мам! Совершенно нормальное состояние! Я что, ребенок пятилетний? — подпрыгнула, сидя на кровати, Женька. — И вообще… Мне даже так лучше будет, если ты уедешь! Мне сейчас одной надо побыть… Правда, мам! Ну пожалуйста…
Умоляющие глаза, брови домиком. И ладошками перед собой машет, как крылышками. И выражение лица уже не грустное совсем, а наоборот, радостно-хитренькое. Ах, Женечка, Женечка, какая ж ты у меня глупая еще…
— Ну хорошо. Я оставлю тебя одну. Только дай слово, что плакать не будешь.
— Не буду! Не буду! Теперь уже точно не буду!
— Правильно, Женек! Сдаваться и плакать никогда не надо! Всегда себя в боевой готовности держать надо! — проговорил на ходу Павел, подняв указательный палец.
Задержавшись на секунду в дверях и мотнув в сторону Женьки головой, подмигнул ей, пробормотал удовлетворенно:
— Наш, наш человек… Собирайся, Малина, поехали. С твоей дочкой разобрались, теперь мой обормот на очереди…
* * *
— …Егор! Ты дома? Выходи, знакомься!
На зов Павла сначала выглянула из кухни Анна Николаевна — уже с готовой медовой улыбкой на лице. Подняла голову, тоже стала смотреть, как быстро спускается по ступенькам долговязый парень, на ходу пытаясь управиться с длинными, разбросанными по плечам светлыми прядями волос. Но таки справился — собрал хвостом под резинку. Подошел, протянул руку:
— Егор…
— Очень приятно, Лина.
— Что, вас так и можно называть, без отчества?
— Конечно.
— Ну тогда мне тоже приятно, — просто и явно искренне сказал Егор. — Надеюсь, подружимся?
— И я надеюсь…
Павел стоял в сторонке, улыбался, наблюдая за их реверансами. Потом шагнул ближе, потянул Егора за хвост, отчего подбородок его вздернулся вверх, положил ему руку на шею, сжал слегка.
— Вот он, мой ребенок-жеребенок… Хорош обормот? Ты не смотри, что он такой с виду вежливый, он и взбрыкнуть может! Да, Егорушка?
Егор лишь скосил глаза в сторону, замер в неловкой позе под отцовской рукой. Что-то ворохнулось у Лины внутри нехорошее от этого жеста, от слов, сказанных в адрес сына. Слишком уж по-хозяйски все это прозвучало. Показательно по-хозяйски. Будто не сына, а породистого щенка ей демонстрирует. Да и слово «обормот» уж никак не прилеплялось к облику мальчика. Ну какой он обормот? Он юноша хрупкий, отчаянно светлоглазый и, как видно, нежно задумчивый. Вон, стоит, не шелохнется в отцовских руках, покоряется снисходительным послушанием, но в то же время улыбается умно и грустно, исподволь рассматривая Лину.
— Павел Сергеевич… Может, отобедаете? — выплыло сбоку медовое лицо Анны Николаевны. — Я щи сварила, как вы любите, с бараниной и кислой капустой… За столом и продолжите знакомство-то…
— А что, давайте и впрямь, ребята, щец навернем! — отпустив Егора, плотоядно потер ладони Павел. — Начнем новую семейную жизнь с хорошего обеда! Символично звучит, между прочим. Давай, Анна Николаевна, накрывай на стол!
— Ой, так это я мигом… — радостно развернула женщина крупное тулово в сторону кухни.
— Вам помочь, Анна Николаевна? — сунулась было за ней Лина, но тут же ощутила под локтем жесткую руку Павла.
— Остановись, Малина… Не усердствуй. Здесь всякому свое место, запомни это. Ты здесь хозяйка, привыкай. Твое дело — распоряжения насчет обеда отдавать. А готовить да на стол накрывать Анна Николаевна будет. Ишь, побежала! Ты бы еще посуду помыть вызвалась!
— А что, я бы и помыла…
— Опять в бутылку лезешь, да?
— Нет. Никуда я не лезу. Просто не привыкла еще. Да и навряд ли привыкну. Я в этом смысле одноклеточная, как инфузория-туфелька.
— Это что у тебя — опять самооценка ниже нуля поехала?
— Нет, почему…
— А что тогда?
О боже, чего он привязался с этой проклятой самооценкой? Хорошо, мобильник в кармане его пиджака заверещал, отвлекая от продолжения никчемного диалога. И лицо сразу стало другое — более жесткое, непробиваемое.
— Да. Понял. Понял… Да, сейчас еду. Ничего без меня не предпринимайте, ждите. Еду!
— Что-то случилось, да? — спросила осторожно Лина, когда он сердито отправил мобильник в карман.
— Да. Авария на стройке. Слава богу, без смертельного исхода. Все, ребята, обедайте без меня, я уехал! Эх, черт, невезуха какая… Плакали мои щи с бараниной…
Грустно подмигнув Лине, он развернулся, быстро пошел к двери, на ходу доставая телефон и делая вызов. Уже издалека послышалось его тихое, яростное:
— Леня, мать твою, как это могло произойти, объясни мне? Почему я тебя все время должен телом прикрывать? Да не скули ты, объясни лучше, где опять накосячил…
— Ну что, Лина, пойдемте обедать? — послышался за спиной Лины веселый голос Егора.
Она обернулась удивленно — слишком уж явственно прозвучала в его голосе эта веселая нотка свободы. Да и сам он будто в плечах расправился и ростом выше стал, и умная грусть в глазах сменилась обыкновенной мальчишеской беззаботностью.
Сели за стол — друг напротив друга. Лина было покусилась и Анну Николаевну пригласить на совместную трапезу, но та отказалась, расплывшись в благодарной и смущенной улыбке. Махнула рукой по-свойски, пробормотав неловко — ну что вы, мол, как же можно… Трепетно подняв крышку с фарфоровой супницы, похожей скорее на произведение искусства, чем на предмет домашнего обихода, разлила по тарелкам щи и скрылась торопливо на кухне, где что-то призывно шкворчало на сковородке, требуя немедленного пригляда.
