— Поздно. В том-то и дело, что поздно…
Вздохнув, Лиза медленно подняла бокал с шампанским на уровень глаз, сощурилась от сполоха играющего в нем запоздалого солнечного луча. Потом, еще раз вздохнув, осушила бокал до дна, со стуком поставила его на стол. Помолчав, заговорила тихо:
— Вы знаете, мы с мамой одни жили, ни отца у меня не было, ни дедушек с бабушками… Она учительницей музыки была, частными уроками подрабатывала. В доме всегда так чисто было, свежо… И будто музыкой все пространство заполнено. Моцарт, Бетховен, Шуберт… Я тоже музыке училась, даже в консерваторию поступила. Особых талантов у меня, конечно, не обнаружилось, но удовольствие, помню, от музыки получала огромное. Да, мы бедно жили, но у нас был свой мир, собственный. Такая здоровая аскеза, знаете ли, и духовная, и физическая… Как утренний свежий воздух, чистая и прозрачная. И жених у меня был — тоже из музыкантов. А потом разом кончилось все. Появился на горизонте обожатель, пухлый кошелек с деньгами. Коварный искуситель. Я замуж за него вышла… Не сразу, конечно. Поначалу напрочь отвергла, а потом уговорила себя. Хожу теперь, в чужие одежды ряженная, и сбросить их с себя духу не хватает. Затягивает, знаете ли. Есть у злата коварная особенность — оно просто так не дается, ему из той, из прежней аскезы свежий и чистый воздух подай… Вот такие дела, милая моя Лина. И никакой тебе больше музыки…
— Да. Грустная у вас история, Лиза. Только я не поняла — музыка-то тут при чем? Она ж вроде сама по себе, ею при любых жизненных обстоятельствах можно наслаждаться, было бы желание?
— Нет. К сожалению, это не так. Для духа музыки свобода нужна. Тот самый чистый воздух, если хотите. А с ними… — сделала Лиза пренебрежительный жест рукой в сторону террасы, — какая с ними может быть музыка? Для них Бетховен — всего лишь имя собаки из американского фильма…
— Да при чем тут они? Зачем вы все время на них оглядываетесь? — с удивлением воскликнула Лина. — Вы — сами по себе, они — сами по себе!
— Нет. Не все так просто, как вам кажется. У этой стороны баррикады свои правила игры, если хотите. Хочешь не хочешь, а соответствуй. Попробуй-ка открой им глаза на правду про того же Бетховена! Не поймут. Оскорбятся своим же незнанием. Или ты с ними, или против них. Вы знаете, я иногда хожу в консерваторию — тайно от мужа… Сижу в зале, смотрю, как моя отверженная когда-то любовь на скрипке в оркестре играет. Послушаю, поплачу, тоску свою полелею, и — домой. Мне потом надолго хватает. Кстати, он до сих пор не женат…
— Так, может…
— Нет, Лина, не может. Поздно уже. Знаете, я часто возвращаюсь мыслями назад, туда, в момент искушения. Если б я именно тогда его преодолела! Что-то есть в этом моменте преодоления важное, значительное, необъяснимое. А может, оно в самой сути аскезы заложено… Не знаю. Не смогу объяснить. Так и живу с тайным диссидентством в душе. А вам искренне советую — хорошо подумайте, прежде чем… О, а это за вами идут, кажется! Все, ухожу, исчезаю…
По газону к их столику быстро шел Павел. Встав со стула и то ли улыбнувшись, то ли поздоровавшись с ним кивком головы, Лиза поплелась в сторону террасы, неся в руке пустой бокал.
— Вот ты где… А я тебя там обыскался. Слушай, Малина, тут такое дело… Нам с Ленькой срочно уехать надо, у нас маленькая неприятность возникла. Я тебя оставлю тут ненадолго.
— Ой, а можно, я лучше с тобой? — испуганно воскликнула Лина.
— Да брось! Чего ты так испугалась? Мы же быстро смотаемся! Сиди, расслабляйся… Вон уже шашлыком пахнет, скоро музыка будет, фейерверк, все танцевать начнут… Вечер только начинается, иди к гостям, отдыхай! Входи, как говорится, во вкус…
— Но, Павел…
— Все, Малина, я убежал. Не скучай, я скоро! — проговорил он уже на ходу, помахав рукой.
Оставшись одна, Лина с тоской огляделась вокруг. На террасу идти не хотелось — чего ей там? Лиза права — чужая она на этом празднике. И сидеть тут одной — тоже как-то не совсем в тему. Пожалуй, лучше пройтись. Вон там, по берегу пруда, босиком по песочку.
Скинув кроссовки, она ступила босой ногой на траву, медленно пошла к берегу. А вот и прибрежный песок — чистый, гладкий, прохладный. Вода замерла зеркалом у ног, будто приглашая — ну же, входи, не бойся… Вот бы и впрямь — взять да искупаться сейчас! Заплыть на середину прудика, побултыхаться… А потом бы костерок на берегу разжечь, обсохнуть, согреться, на вечернюю зорьку посмотреть. Тихо, без музыки, фейерверков и танцев.
Присев на корточки, Лина окунула в воду ладонь. Холодная! Да и то — кто ж это купается в начале июня? Наверное, здесь потом, в жару, будет настоящая благодать. Вышел с террасы — и в воду! Да, очень удачное место для дачи Леонид выбрал. Такой хороший и чистый пруд прямо на участке! Только он странный какой-то — не круглый, а будто по диагонали обрезанный. Ах да, он же про какую-то плотину толковал… Интересно, что там за плотина такая? Надо пойти, полюбопытствовать.
Она медленно пошла по берегу, оставляя следы на песке. Однако песок вскоре кончился — берег стал обрывистым, для ходьбы совсем неудобным. И пасторальный пейзаж тут же исчез, оборвавшись за грядой сухих сосновых стволов. Что ж, и в лесу погулять можно, хотя бы до того бетонного ограждения добрести… Наверное, здесь граница дачного участка проходит? О! А в ограждении-то проход имеется… Хотя, наверное, это и не проход вовсе, просто бетонные плиты встали криво, образовав меж собой щель. Если слегка пригнуться, подсобраться, то пролезть можно…
За ограждением ничего интересного Лина не увидела. Тот же самый лес, только неухоженный, немного напоминающий свалку. Да уж, Леонид проблемой вывоза строительного мусора не особо напрягался! Свалил его за забором, и все дела. Хорошо хоть, вдоль ограждения пройти можно. Надо бы направо взять, на плотину же хотелось посмотреть. Там и река должна быть, наверное. Если плотина есть, значит, и река должна быть.
С небольшого взгорка Лине открылся вид на деревню. Крыши домов, огороды, дорога. Посередине — излучина реки. Только… Интересно, а сама-то река где? Берега обрывистые, пустые, лишь по дну течет слабое подобие ручейка, поблескивает полосой в лучах заходящего солнца.
— Хм… А сама-то река где? — тихо пробормотала себе под нос Лина, удивленно расставив руки в стороны. — Где река-то?
Пробормотала и вздрогнула от раздавшегося невдалеке смущенного покашливания. Обернулась, схватившись рукой за сердце. В пяти шагах от нее, примостившись на пенечке под кривой сосной, сидел пожилой мужчина вполне интеллигентного вида. То есть очень даже интеллигентного. Седая, аккуратно зачесанная назад грива волос, острый умный взгляд, выражение лица насмешливо-доброжелательное. Одет был седой «интеллигент», как она сразу мысленно его окрестила, в старые, до белизны отстиранные джинсы и наглаженную клетчатую ковбойку с коротким рукавом.
— Простите, барышня… Я не очень вас напугал, надеюсь?
— Да как вам сказать… Вообще-то я не из пугливых. А… у вас тут что, привал? — Лина рассмотрела на соседнем пеньке что-то вроде накрытого закусочного стола. На аккуратной холщевой салфетке лежали куски порезанного хлеба, огурец, в пластиковом поддончике — слепленные друг с другом кружки копченой колбасы. В одной руке мужчина держал маленькую фляжку, в другой — изумительной красоты черненую серебряную рюмку.
