Во-вторых, воспользоваться слабостью девушки, зная, что она просто околдована побочным эффектом от сработавшего заклинания, было бы низко. Недостойно. Это все равно как изнасиловать больную, находящуюся в коме! А Олег никогда не был подлецом и насильником.
И в-третьих… как он потом будет смотреть в глаза ее отцу? Спас, чтобы потом изнасиловать? Нет уж, такое не для него! Хорошо, что наваждение у нее вроде как прошло. Наверное – прошло!
– Веди меня к матери. Отцом потом займемся. И распорядись, чтобы принесли воды и тряпок. Как себя чувствуешь? Где-то болит? Голова не кружится?
– Не болит. Не кружится! – Девушка посмотрела как-то странно, но разбираться не было времени.
– Тогда – давай, торопись!
* * *
Женщина умирала. В воздухе каюты висел тяжелый запах отмирающей плоти – такой же, какой был и в каюте ее мужа, отличающийся лишь примесью удушливого запаха благовоний, которые курились в углу комнаты под маленькими изваяниями богов. Скорее всего, воскурили эти ароматические свечи не для того, чтобы просить у богов защиты и выздоровления – люди знали, что богам по большому счету наплевать на мелких муравьев-людей, их страдания богам неинтересны. Если эти боги вообще существуют… Нет, благовония нужны были только для того, чтобы заглушить смрад болезни. Удавалось им это плохо, и дышать в комнате можно было, лишь немного привыкнув. Нового же посетителя запах просто-таки сшибал с ног.
Олега не сшиб. Того, кто практиковался в морге, того, кто вскрывал трупы, трудно ошеломить каким-то там запахом и видом больной плоти. Те, кто не может это выдержать, отсеиваются уже на первом курсе мединститута, тут же поняв, что выбрали не ту профессию.
В каюте находились пятеро – собственно больная, ее средняя дочь, младшая дочь (та самая хулиганка, что показывала Олегу кулак) и две женщины с рабскими ошейниками на шее – одна постарше, лет сорока, или чуть больше, крепкая, жилистая, как мужик, и молодая, лет двадцати – стройная, симпатичная, еще не изломанная тяжелой работой и грубыми мужиками. Обеих Олег видел на «Синей птице». Они работали на кухне, а младшая еще и обслуживала экипаж. И у той, и у другой на лице застыло выражение хмурой покорности, но это и понятно – если раб не проявляет покорности, его просто убивают. Или продают тому, кто выбьет из «рабского отродья» все возможные ростки свободолюбия. Особенно у женщин.
Хозяйка каюты была в сознании. Белое как мел лицо, огромные синие глаза, кажущиеся неправдоподобными на фоне резко заострившегося лица.
Женщина поразила Олега своей красотой. Вот в кого удались дочки! Даже странно, как это от такого гигантского медведя, как ее муж, могли родиться такие красивые, стройные девчонки?! Стоило бы ожидать пятьдесят на пятьдесят – эдаких симпатичных медвежат, кряжистых и могучих, как их папаша.
Но этого не произошло. Три девушки – две настоящие красавицы, от вида которых захватывало дух (средней было лет четырнадцать, и выглядела она почти точной копией Марго), и младшая, обещавшая стать такой же красоткой, как и сестры, но пока что угловатая, худенькая.
Когда Марго появилась в каюте, и следом за ней Олег – все головы тут же повернулись к ним, и младшая девчонка обвиняюще показала пальцем на Олега:
– Он лежал на ней! Голый! И она была голая! (Марго возмущенно фыркнула.) Мама, я сама видела! Он делал с ней что-то нехорошее!
– Заткнись, Алма! – Марго шагнула вперед. – Мама! Он лекарь! Он тебя вылечит! Позволь ему!
Женщина нахмурилась, осмотрела Олега с ног до головы и спокойным, слабым голосом сказала:
– А зачем ты лежал на ней голым? Лечил? И на мне будешь лежать голым?
– И на вас буду – если позволите! – пожал плечами Олег. – Впрочем, вы можете и отказаться. Тогда я пойду к вашему мужу. У меня нет времени вас уговаривать. Вы или лечитесь, или нет.
– Ты думаешь, я скажу – нет? – усмехнулась женщина. – Да мне сейчас все равно, кто ляжет на меня, хоть демон, лишь бы я осталась в живых! Ах да, забыла спросить – а на каких условиях ты меня вылечишь?
– Хм-м-м… – Олег вдруг задумался, и лицо Марго посуровело. Похоже, она подумала, будто Олег хочет содрать с них денег. Собирается вымогать, как и положено продвинутому лекарю.
– За мою работу я хочу, чтобы вы отпустили на волю всех ваших рабов. Тех, что находятся на этом корабле! – поправился он. – И гребцов тоже! Тех, которых я решу отпустить. Я с гребцами поговорю, и если решу, что он должен быть отпущен, – вы его отпустите. А всех рабов, что пришли к вам с «Синей птицы», – на волю, без исключений. Согласны?
– Согласна! – уголками губ усмехнулась женщина. – Послушай, ты, может быть, поторопишься? Честно сказать, у меня уже не осталось крови! И ты еще ее пьешь… Лечи! И скорее к мужу! Клянусь – ты не пожалеешь, что это сделал! Наша семья умеет быть благодарной!
– Все выйдите из каюты. Останется только Марго, и… вот ты! – Он указал на старшую рабыню. – Ты будешь помогать. Остальные – вон!
– Мы не пойдем… мы останемся… – возмутились сестры Марго, но Олег сделал страшную физиономию и рявкнул еще громче: – Вон отсюда! Или я вас выкину! Быстро! Пошли! Вон!
Девчонки вылетели из каюты, как пробки, бормоча под нос какие-то туманные гадости и угрозы. Олег выждал несколько секунд и, кивнув на дверь, приказал ее запереть. Потом отмерил стаканчик снадобья – оно усиливало магическое воздействие лекаря – и аккуратно, так же, как недавно делал это с Марго, влил жидкость в рот пациентки. И когда она застыла без сознания, стал раздеваться…
Поймать душу этой пациентки было гораздо проще – мать никогда не оставит своих детей. Даже за крылья, выросшие за спиной. И за свободу. Полетала, конечно, сопротивлялась, но в конце концов сдалась. Отправилась в свое тело.
Олег прекрасно понимал – все эти полеты, крылья, весь этот виртуальный мир – не что иное, как результат работы его собственного мозга, переводящего потоки информации в приемлемую для понимания форму. Он знал, что нет никаких крыльев, нет полетов, а есть некое информационное поле, содержащее запись о личности его владельца, и это поле в определенный момент отделяется от носителя и отправляется неизвестно куда. В хранилище информационных полей, или «душ», как их называют обычные люди. На тот свет, в общем. И, само собой, каждой душе очень хочется освободиться от своего узилища в человеческом теле и отправиться в свободный полет. Как душе той же Марго, никак не желавшей возвращаться назад. Почему не желавшей? Да понятно – почему. В теле больно, в теле плохо, душат страшные воспоминания о насилии, крови, убийствах. А душа не страдает. Душе хорошо! Летай себе да летай…
С их матерью другое дело – ее душа привязана к телу крепкими канатами долга. Ни одна нормальная мать не бросит своих детей и не отправится порхать, забыв о материнском долге. Всякие матери бывают, конечно, но потому и сказано: нормальная мать.
Но полетать ей хочется, и возвращаться для того, чтобы ощутить разрывающую внутренности боль, чтобы медленно угаснуть в невыносимых страданиях, только ради того, чтобы подольше побыть с дочерьми, – это очень трудно. Очень.
