И тут я уснула…
— Застрял, анафема! — Отец Григорий, проваливаясь в снег выше чем по колено, медленно обошел вокруг забуксовавшего грузовика и удрученно покачал кудлатой головой. Конрад открыл дверцу кабины, выпрыгнул из машины и вопросительно посмотрел на иерея.
— У нас что-то сломалось?
— Не у нас, — священник сердито похлопал ладонью по колесу, — у этой анафемы.
— Починить сможешь, падре?
— А то! — Отец Григорий деловито поднял крышку капота. — У меня в деревне как-то соседский мотоцикл японский сломался, так и тот разобрал и собрал…
— И он потом ездил? — опасливо поинтересовался оборотень.
— А то! — Иерей повернул к вервольфу свое красное обветренное лицо, невозмутимое, будто сковородка, и не отражающее ни единой мысли. — И ездил, и сено косил, и коров доил!
— Да-а-а? — шокировано протянул Конрад, но тотчас же осекся, поняв, что его разыгрывают. — Ясно!
Отец Григорий довольно прижмурил плутовски смеющиеся глаза и начал самозабвенно копаться в карбюраторе грузовика. Фон Майер неопределенно пожал плечами и, мечтая о баночке пива, в свою очередь тоже обошел вокруг машины, а затем заглянул в кузов…
В деревянном, обтянутом зеленым брезентом коробе царил адский холод. Свернувшись в комок и распахнутыми крыльями обнимая обеих девушек, Натаниэль прижимался к железному борту, сердито сверкая огромными голубыми очами. На кончике носа ангела висела мутная сосулька…
— Оба-на! — ошеломленно почесал в затылке вервольф. — А я всегда считал, что ангелы не мерзнут и не чувствуют жары…
— Сам ты чурбан бесчувственный! — злобно клацнула зубами предельно окоченевшая Оливия. — Неужели не ясно: раз мы ощущаем голод, значит, и все остальные эмоции нам не чужды…
— Я за-за-замерзла… — с заиканием сообщила Ариэлла. — Здесь стоит чертовская холодрыга, а у меня под курточкой практически ничего нет…
— Не грусти, еще вырастет! — иронично утешила подругу язвительная Оливия.
Оборотень тактично хмыкнул в кулак.
— Почему мы остановились? — глухо кашлянул Нат.
Конрад только собирался ответить, как вдруг со стороны кабины донесся непонятный шум и громкая ругань отца Григория.
— Ага, — навострила уши валькирия, — всегда хотела узнать, что скажет священник, если попадет молотком себе по пальцам…
Оборотень понимающе улыбнулся.
— Наш иерей попадет в ад! — уверенно проблеяла Ариэлла. — За свое богохульство.
— Глупости, — категорично отрезала валькирия. — Не мели чуши…
— Почему? — быстро спросил оборотень, всегда озабоченный вопросом прощения грехов и спасения своей души. — Ты — ангелица, и при этом не веришь в рай и ад? Нонсенс!
— Сам дурак! — ласково огрызнулась воительница. — Слушай сюда! — Она сняла с рук перчатки и, осторожно растирая свои одеревеневшие от холода пальцы, принялась рассказывать.
— Однажды некий добрый человек беседовал с Богом и спросил его: «Господи, я бы хотел узнать, что такое ад и что такое рай». Тогда Господь подвел его к двум дверям, открыл первую из них и провел доброго человека внутрь. В расположенной за этой дверью комнате находился круглый стол, в центре которого стояла огромная чаша, наполненная пищей, которая очень вкусно пахла. Добрый человек почувствовал, как у него потекли слюни, вызванные умопомрачительными запахами оных яств. Но люди, сидящие вокруг стола, выглядели унылыми, жутко исхудалыми и больными, и он понял: все они умирают от голода. «Как же так, Боже?» — вскричал добрый человек. Господь усмехнулся и показал ему ложки с длинными-длинными ручками, прикрепленные к рукам страдальцев. Они имели возможность достать чашу, наполненную едой, а также могли набрать пищу, но так как ручки у ложек оказались слишком длинными, то люди не сумели поднести еду к своим ртам.
Добрый человек был потрясен видом их несчастья, а Господь сказал: «Ты только что посетил ад!»
Затем Бог подвел доброго человека ко второй двери и отворил ее. Сцена, увиденная там добрым человеком, оказалась полностью идентична предыдущей. Там также стоял большой стол, на нем — гигантская чаша с пищей, запах которой заставил его рот наполниться слюной. И люди, сидящие вокруг стола, тоже имели ложки с очень длинными ручками, намертво привязанные к их рукам. Только на сей раз они выглядели сытыми, счастливыми и погруженными в приятные разговоры друг с другом.
Добрый человек удивленно обратился к Господу. «Я не понимаю смысла!» — виновато вымолвил он. «Все предельно просто, — ответил ему Бог. — Ты видишь рай. Эти люди научились помогать друг другу. Каждый из них накормил своего соседа, и поэтому они достигли счастья. А те, другие, находящиеся в аду, несчастливы, потому что думают только о себе…»
Оливия замолчала, насмешливо косясь на стоящего в задумчивости Конрада, восхищенного ее притчей.
— Ну и что? — воскликнула недалекая умом Ариэлла. — В чем заключается суть твоей байки? К тому же ты опять все свела к жратве…
— О Господи! — Валькирия разочарованно подняла глаза к потолку кузова, покрытого белым налетом изморози. — Поясняю для дураков и дурочек: ад и рай устроены совершенно одинаково. Разница между ними содержится внутри нас самих…
— Можем ехать дальше, — сообщил подошедший отец Григорий. — Я прочистил свечи зажигания, машина исправна. Может, кто-то из девушек пересядет в теплую кабину?
Но Ариэлла лишь крепче прижалась к Нату, а упрямая Оливия насмешливо покачала головой.
— Как ты думаешь, Сел попадет после смерти в рай или в ад? — заговорщицким шепотом, предназначенным лишь для ушей валькирии, тихонько спросил Конрад.
— Умные девочки попадают туда, куда сами захотят! — воительница с радостью повторила фразу, уже как-то мелькавшую в ее голове. — И не обольщайся, волчара, вам с ней все равно не по пути…
— А куда хочешь ты? — не отставал прилипчивый, будто банный лист, оборотень.
— Добраться бы до чистилища, а там к теплу, к людям… — шаловливо подмигнула ангелица. — Да боюсь, тебя и туда не примут.
— Злая, ехидная, въедливая… — Конрад старательно перечислял сомнительные «достоинства» валькирии. — Слушай, Оливия, ты хотя бы после полуночи в женщину превращаешься?
— Это как? — Она иронично прищурила правый глаз. — Ездить на тыкве, запряженной крысами, и надевать на ноги хрустальные салатницы?
— Проявлять нежность, открытость, дружелюбие, — терпеливо поправил фон Майер.
— Щаз-з-з, размечтался! — воительница издала долгий глумливый свист. — Удовольствий захотел? Ну тогда учти: за удовольствие всегда нужно платить, иначе оно обидится и уйдет.
— Ну и зараза же ты, Лив! — хмуро парировал оборотень, в глубине души согласный с ее правотой относительно себя и чистилища и поэтому весьма опечаленный столь нелицеприятной перспективой. — Отнюдь не подарок!
