(Из архива тов. Склянского)»
Этот документ трудно назвать телеграммой. По существу, это записка заместителю председателя Реввоенсовета республики Э. М. Склянскому с текстом для телеграммы и рядом вопросов. А четыре заключительных ленинских вопроса — своего рода примечание–комментарий. Нам представляется, что он сделан Троцким, которому вместе с другими документами Э. М. Склянский передал записку.
Текст датирован январем 1920 года. Фельштинский фактически проигнорировал это обстоятельство и, отталкиваясь от содержания, датировал документ самостоятельно, причем довольно условно— «после 7/Н-1920 г.» (то есть после расстрела Колчака). Он, а вслед за ним и другие авторы воспринимают текст телеграммы как желание Ленина избежать огласки.
Председатель РВС 5–й армии И. Н. Смирнов в воспоминаниях писал, что еще во время пребывания в Красноярске (с середины января 1920–го) он получил шифрованное распоряжение Ленина, «в котором он решительно приказал Колчака не расстреливать», ибо тот подлежит суду.
Смирнов утверждал, что на основе этого распоряжения штаб авангардной дивизии направил телеграмму в Иркутск на имя А. А. Ширямова. Текст телеграммы сохранился и датирован 23 января. Телеграмма гласит: «Реввоенсовет 5–й армии приказал адмирала Колчака содержать под арестом с принятием исключительных мер стратегии и сохранения его жизни и передачи его командованию регулярных советских красных войск, применив расстрел лишь в случае невозможности удержать Колчака в своих руках для передачи Советской власти Российской республики. Станция Юрты, 23 января 1920 г. Начдив 30–й Лапин, военком Невельсон, за начдива Голубых». Как видим, телеграммой штаба 30–й дивизии расстрел Колчака не запрещался.
Другая телеграмма — Смирнова, посланная 26 января Ленину и Троцкому: «В Иркутске власть безболезненно перешла к Комитету коммунистов… Сегодня ночью дан по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов (с курьером подтвердил его), чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска, если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме».
Вряд ли возможно, что такое указание Смирнов мог дать без санкции не только партийного центра, но и лично Ленина. Вопрос был архиважным. Пожелай Ленин на деле сохранить жизнь Колчаку, он прислал бы телеграмму иного содержания, действительно запрещающую расправу. Здесь же он совершенно недвусмысленно одобряет намерения Смирнова. Ленина беспокоит только то, как бы тень за бессудебную расправу над Колчаком в глазах общества не пала на него или на кремлевское руководство. Это подтверждают и неоднократные предупреждения о конспирации. Телеграмма Ленина — прямой приказ об убийстве Колчака.
Ленин не мог тянуть две недели с отправкой своего распоряжения по получении телеграммы от Смирнова, тем более посылать его после 7 февраля, ибо текст телеграммы говорит не о том, что уже произошло и должно быть объяснено, а о том, что должно произойти и затем быть оправдано. Мы располагаем и прямыми доказательствами, подтверждающими это предположение. Каковы они?
В телеграмме речь идет об «угрозе Каппеля». Но главнокомандующий остатками колчаковской армии генерал–лейтенант В. О. Каппель умер еще 26 января. До этого он отморозил ноги, их ампутировали, после чего он скончался от воспаления легких. В командование войсками вступил генерал–лейтенант С. Н. Войцеховский.
В приписке к тексту телеграммы Ленин спрашивает у Склянского о делах на Кавказском фронте и о том, где находится М. Н. Тухачевский. Эти два вопроса тесно взаимосвязаны. Положение на этом фронте было исключительно сложным. Менялись командующие, шли распри. Надежды на улучшение дел Ленин связывал с личностью М. Н. Тухачевского. До 25 ноября 1919 года Тухачевский командовал 5–й армией, затем был отозван в Москву для получения нового назначения.
22 декабря Тухачевский был назначен на Южный фронт командующим 13–й армией. Он незамедлительно выехал в штаб фронта, которым командовал А. И. Егоров. Шли дни и недели, а штаб фронта, нарушая приказ центра, не ставил Тухачевского на армию. 19 января он обратился в РВС Республики с просьбой «освободить» его «от безработицы», дать назначение хотя бы на транспорт. О письме стало известно Ленину. Это и решило окончательную судьбу бывшего командарма. 24 января 1920 года Тухачевский был назначен временно исполняющим обязанности командующего войсками Кавказского фронта. В штаб Кавказского фронта, находившийся в Саратове, он прибыл только 3 февраля, на следующий день его принял. Лишь с 4 февраля 1920 года его имя появилось в каждодневных сводках.
Ленин «потерял» Тухачевского и спрашивал о нем. Значит, в дни, предшествующие 7 февраля, вождь точно знал о местонахождении и действиях командарма. То есть в наших поисках мы снова выходим на дни, когда Лениным была получена телеграмма И. Н. Смирнова — конец января, на которую следовало отреагировать соответствующим образом. Комментарии к ленинской записке, как мы полагаем — Л. Д. Троцкого, — никоим образом не могут игнорироваться. Троцкий был в курсе подготовки расстрела Колчака.
Итак, телеграмма составлена не после 7 февраля, даже не в начале этого месяца, а в январе, очевидно — в конце 20–х чисел.
В ходе исследования вопроса мы столкнулись с таким моментом. В биохронике В. И. Ленина за 5 января 1920 года записано: «Ленин дает указание зампредседателю Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому послать шифром телеграмму с директивами члену Реввоенсовета 5–й армии Восточного фронта И. Н. Смирнову. Запрашивает о положении на Кавказском фронте и в Крыму, о местонахождении М. Н. Тухачевского».
Совершенно очевидно, что перед глазами составителей был текст той самой записки Ленина, о которой мы ведем речь. Отнесение же составления документа к 5 января, вне всякого сомнения, — ошибка. И доказать это не так трудно. 5 января Кавказского фронта еще не существовало, он был создан 16 января. Местонахождение Тухачевского Ленину тогда было известно — штаб Южного фронта, и запрос о нем, при надобности, был бы послан его Реввоенсовету.
В начале января Колчак еще находился в пути, не был ни арестован, ни доставлен в Иркутск. В это время в Иркутске только что пришел к власти эсеро–меньшевистский политический центр. До захвата его коммунистами оставались недели.
Мы можем лишь гадать, почему составители биохроники датировали документ 5 января. А вот причины исключения текста телеграммы понятны — умолчать о жестокости, произволе и беззаконии «вождя». Совершенно очевидно, что И. Н. Смирнов имел установку на расстрел А. В. Колчака непосредственно от Ленина. Он выбрал момент — выход белогвардейцев к Иркутску — и направил Иркутскому Совету телеграмму: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске настоящим приказываю вам: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».
Иркутским руководителям был дан категорический приказ — «расстрелять» и «доложить». Смирнов, как и требовал Ленин, указывает на главный пункт обоснования причин расстрела. Поэтому беспочвенна бытовавшая ранее версия о решении вопроса «на месте». Смирнов, подобно Ленину, тоже прилагал максимум усилий, чтобы свалить вину на иркутян. Так, председатель Иркутского ревкома А. А. Ширямов писал, что он дал указание председателю следственной комиссии С. Г. Чудновскому (он же председатель губчека) «взять Колчака из тюрьмы и увезти его из города в более безопасное место»; комиссия тем не менее решила его расстрелять (как и Пепеляева), но все же через своего представителя в Реввоенсовете 5–й армии хотели выяснить мнение Смирнова на этот счет. Тот якобы ответил, «что если парторганизация считает этот расстрел необходимым при сложившихся обстоятельствах, то Реввоенсовет не будет возражать против него». С. Г. Чудновский же изображает дело таким образом, будто по его предложению ревком рассмотрел вопрос и принял решение. О Смирнове, Реввоенсовете 5–й армии он даже не упоминает. Комендант города И. Н. Бурсак также умалчивает о телеграмме Смирнова. Более того, он утверждает, что через Смирнова поступило указание Ленина — «Колчака при первой же возможности направить в распоряжение 5–й армии для отправки в Москву».
