* * *
Рассчитывая на пунктуальность как самих Могущественных, так и приближенных, а командир «Скорпиона», безусловно, мог принадлежать только к одной из этих рас, Хоаххин решил, что пять минут ожидания, пока зрение напарника адаптируется к полумраку коридора, ничего уже не изменят. Поэтому они осторожно двинулись вперед только после того, как Уголь сообщил, что готов и что он, наконец, видит, на что наступают его ноги. Двигаясь по постоянно спускавшемуся вниз коридору, они миновали несколько крутых поворотов, после чего, наконец, оказались перед распахнутыми воротами огромного ангара, в центре которого величественно стоял «Скорпион». Вокруг корабля суетились разнообразные самодвижущиеся площадки. Очередь этих носильщиков тянулась откуда-то из бокового коридора, множество подобных чернели пустыми проемами вдоль боковых стен ангара. Блестящие однотипные металлические ящики, которыми были загружены эти погрузочные роботы, стоящие в очереди перед кораблем, один за другим пропадали в распахнутом чреве грузового пандуса. «Картина кормления кашалота селедкой», – подумал полковник и решительно пошел вперед. Грозно пошевелилась турель бронебойной спарки над створкой грузового пандуса. «Нас этой фигней не напугаешь, – мелькнуло в голове Хоаххина. – Внутри ангара вы палить по мне не станете». Оставался вопрос: кого капитан выставит на защиту своего корабля? Троих из пяти охранников он уже потерял. Может, выйдет сам?
Внутри корабля словно услышали этот беззвучный вызов. Голову Хоаххина снова, но теперь гораздо сильнее, кольнули холодные иголки чужого присутствия, сразу после чего между поднимающихся по грузовому пандусу металлических ящиков, в тусклом отсвете технического освещения трюма корабля, мелькнула какая-то серая тень. И на пандус поднялась высокая, худая, завернутая в черный балахон с длинным капюшоном фигура. «Копия Доктора, только живая…»
– Ты, незваный гость, выродок «дикого» ублюдка и тупой зубастой ящерицы. Ты убил моего брата, да еще, как последний мародер, снял с его мертвого тела его одежду. Да, он, к сожалению, не принадлежал к числу самых искусных воинов нашего клана. Клана Сахов из рода Нисаров, присягнувших Древнейшему задолго до того, как ваша прародина оттаяла после последнего обледенения, а ваши предки в медвежьих шкурах разбрелись по ее бескрайним зеленым просторам. Некоторые твои соплеменники почему-то называли меня Алый Дервиш, другие – архивариус, но мое имя Тирамша. Тирамша из мира Шарнаут. Мира, обреченного тобой на гибель. Назови себя, прежде чем умрешь.
Ну, вот и капитан. Так вот, значит, откуда протянули свои жадные длинные лапки к этой планете наши Могущественные «партнеры». Наверное, если бы кто-то спалил Светлую, Хоаххин бы тоже наплевал на любые приказы и любой регламент и очертя голову бросился в бой. Но ярость и ненависть хороши, только когда идешь на смерть. «Ну, туда тебе и дорога». Он шепнул Углю, чтобы тот не совался в эту драку, а как можно быстрее и больше двигался вокруг места будущего поединка на безопасном удалении от противников.
– Я не так стар, как ты, приближенный. Но не вижу в этом ничего зазорного. Бывали у меня противники и посильнее, чем мешок дерьма, завернутый в вонючий балахон. Мои предки успели заселить половину этой галактики, пока твой клан пресмыкался перед рогатым хозяином. Знай же того, кому ты бросаешь вызов, мертвый Тирамша. Я, Острие Копья, Хоаххин саа Реста из клана Детей Гнева, а моя жизнь и мои победы принадлежат величайшему из людей, живущих в лучшем из миров этой вселенной – Императору России.
«Во выдал и вроде даже не соврал», – подумал Хоаххин и нырнул в боевой режим. Формальная вступительная часть поединка по канонам приближенных была завершена.
Искры от встретившихся клинков осветили ангар лучше, чем немногочисленные технические софиты, установленные вдоль погрузочной цепочки роботов. Шарнаут был хорош, он точно не уступал полковнику в скорости и при этом явно превосходил его в искусстве владения клинком. Как ни напрягался Хоаххин, все его атаки рассыпались еще до того, как он успевал довести их до середины. «Неужели он меня банально читает?» Внешнему наблюдателю было бы сложно отличить одного бойца от другого. Оба были одеты в одинаковые мешковатые балахоны, у обоих в руках сверкали извилистые келемитовые клинки. Серое облако размазанных в пространстве теней металось между металлических конструкций, обступивших корабль. Две или три перерубленных титановых подпорки грохнулись на площадку, увлекая за собой толстые металлические рукава, защищающие высоковольтные кабели. Хоаххин сбросил темп, нужно было дать противнику атаковать самому и посмотреть, как это у него будет получаться. Уголь послушно кружил вокруг места схватки, но делал это как-то медленно, как бы ему не прилетело, пока он там вошкается между блестящих контейнеров. Тирамша, почувствовав слабину, ринулся вперед. Хоаххин отступал, с трудом отбивая следующие один за другим каскады выпадов и ударов. «Глаза» Хоаххина в очередной раз замешкались, и это чуть не стоило ему жизни. Хлесткий боковой удар неминуемо должен был снести полковнику полчерепа, но клинок Шарнаута зацепил силовой кабель, это отклонило его ровно настолько, чтобы лишь отсечь противнику кончик уха и, прорезав ткань балахона, скользнуть по плечевой пластине скафандра. Рассеченный кабель, рассыпая оранжевые искры, упал рядом с противниками.
– Мать твою…
Капли горячей крови побежали по шее. Хоаххин сжал зубы, но успел вынести свой клинок на траекторию летящего мимо него тела врага. Шарнаут отскочил, запутавшись ногами в отрубленной и волочащейся за ним поле собственного балахона. В наступившей секундной паузе Хоаххин слышал гулкие удары своего сердца. Он уже совсем не был уверен в том, что поступил правильно, вступив с Шарнаутом в открытую схватку, да еще используя оружие, с которым этот гаденыш, похоже, вылез из материнской утробы. Тирамша сбросил с себя балахон. Чем-то его голое тело напоминало нескладную, грубо выструганную деревянную куклу смерти из театра марионеток. Он смотрел на Хоаххина и широко улыбался. Оба бойца понимали, чем закончится этот поединок. «Как бы заехать кулаком по этой улыбающейся роже». Хоаххин поймал себя на том, что утратил на мгновение способность хладнокровно воспринимать происходящее, а Шарнаут, похоже, наоборот, был совершенно спокоен. Пожалуй, все его злобные словесные выпады для него самого ничего не значили и лишь вводили соперника в заблуждение. Нужно было начинать все с начала.
Хоаххин решил не мудрить, это все равно не давало ему никакого преимущества, он бросился в очередную атаку, стараясь взвинтить темп до максимально возможного и ожидая, пока его противник не допустит какую-нибудь оплошность. В очередной раз, буквально прорубившись сквозь защиту искусного фехтовальщика и оказавшись за его спиной, ему удалось слепым замахом назад задеть его кисть и предплечье. Клинок выпал из раненой руки Шарнаута и, звеня, покатился по бетону. Но и это ничего кардинально не изменило. Противник мощным прыжком в сторону настиг свой клинок и схватил его левой рукой. Правая его конечность лишилась двух пальцев и обвисла плетью. Время шло. По предположению полковника, до планового времени старта корабля оставалось не более нескольких минут. Вот интересно, что одержит верх в его противнике – личная месть или привычка в точности исполнять приказы своих повелителей? Шарнаут уже доказал, что был совсем не так прост, как мог предположить его враг. Какой-то сюрприз он должен был припасти для Хоаххина. Левой рукой он фехтовал совсем не так ловко, как правой, и, похоже, ему наконец надоела эта бессмысленная игра. Из-под грузового пандуса выскочили двое еще живых троллей и бросились на Хоаххина со спины. Уголь, оказавшийся между ними, изо всех сил толкнул какой-то металлический шкаф, который сбил с ног одного из охранников, и тот со всего размаху грохнулся на каменный пол, ударив зазубренным лезвием обнаженной секиры по гофрированному рукаву с теплоносителем, предназначенным для пополнения резервуаров энергетической установки корабля. Хоаххин вовремя заметил это движение и резко, что было мочи, отпрыгнул в сторону, а из разорванного рукава, швырнув его высоким давлением вверх и в сторону, вылетела пенящаяся струя, накрывшая с головой и второго тролля, и его капитана. Перерубленные концы силового кабеля, оказавшиеся в той же самой липкой, пенящейся луже, ярко сверкнули, и лужа мгновенно вспыхнула, словно бочка напалма, выпавшая из бомбардировщика и разбившаяся о ствол растущих под ним деревьев. Два ярких факела выделялись из плоской картины бьющего вверх пламени. Тролль метался и истошно орал. Шарнаут же стоял на коленях и, оскалив зубы, казалось, смеялся в лицо своей смерти, коснувшейся его черным крылом. Вскочивший было на ноги виновник этого пожара, ставшего причиной гибели капитана «Скорпиона», тут же получил от Хоаххина прямой удар клинком в грудь и, широко разинув рот, сначала упал на колени, а потом, беспомощно цепляясь стальной перчаткой за ненавистный металлический шкаф, сполз ничком на холодные плиты ангара.
