Никите было всё равно. Царапины сочились кровью, но боли не чувствовалось.
— Я на губу не хочу, — бухтел Миша, — запалят же ваишники!
— Не боись, упрёмся-разберёмся.
Слева, в изумрудной пене листвы, потекли хостинские здравницы: «Кристалл», «Аквамарин», пансионат «Голубая горка». Справа — сварочное пятно постылого солнышка. Эстакада перешла в шоссе, и Алик вдруг крикнул:
— О, это ж Майков шкандыбает!
Уазик сбавил скорость, тормознул.
Никита открыл дверцу. По пешеходной дорожке — и вправду, — в белой панаме, с привычной своей авоськой, набитой книгами, курсом на Кудепсту катился рентгенолог.
Вскинув пухлую ладошку, прибавил ходу.
— Вы, что ль? — не веря глазам, запыхавшийся Майков вытер взмокшее лицо панамой. — Думал — всё, отбыли; а они, гляди, разъезжают! Рад видеть. Делись-то куда?
— В люкс съехали, — ухмыльнулся Алик.
— Далеко, товарищ? — голосом заправского таксиста спросил Ян, — садись, чё пешкарить, подбросим. Тебе куда?
— Да никуда особо. Гуляю вот. Дёрнул чёрт дурака по пеклу!
— Мы в Адлер, шашлыка пожевать. Хочешь — с нами.
— Да хоть в Адлер, тока б от жары. Фу, вот свезло. Как же вы разглядели?
— Алика благодари — глазастый.
По дороге Майков сообщил: изучал Хосту, искал какой-нибудь книжный.
— Нашёл? — спросил Ян.
— Разве то книжный — слёзы. Только и было вот.
Достал «слёзы». Повертел.
«Гороскоп на каждый день» — прочитал Никита на обложке.
— Вы-то откуда?
— На ваннах были, в Мацесте.
— Смотрю — малиновые… И как оно?
— В гостях у сказки.
Майков принялся было обвеиваться книжицей, радостно, по-стариковски, щурясь на Никиту с Аликом, будто на дорогих внуков, которых не видел с прошлых летних каникул. Но ветерок и без того нормально струился в окошко, и рентгенолог, спрятав книгу, стал блаженно щуриться на пролетающие за окном виды — море, редкие деревца, чёрно-белый отбойник шоссе…
Мурзянов шепнул:
— На хрен я его? Щас снова про астрал навяливать будет.
С ваишниками пронесло. Гайцов тоже не увидели до самого Адлера. Бросился один у аэропорта в фехтовальном выпаде, и Миша облегченно выдохнул — тот ужалил «девятку», катившую справа по борту.
Шашлычная «Журавушка» располагалась в тени кипарисов, недалеко от зала прибытия. Турбины обваливали небо, Ян то и дело задирал голову, а Никите после первой же птички надоело, и вообще было грустно: хоронить саморучно ещё никого не приходилось. Пережидая самолетный гул, осовевший от жары официант обмахивался у их столика засаленным блокнотом.
Обождав, пока небо утихнет, спросил:
— Свинина, баранина?
Смоляной, вихрастый и лысый, глянув на Растёбина бегло-сочувственно, заказали свинину. Никита взял пиво, от мяса отказался. Майков попросил баранины.
— Не люблю самолетом, — кусал шашлык рентгенолог, — поездом да с почитать — лучше всяких турбин время крыжит.
— А у меня слабость; кабы не нахимовка, точно б — в летуны, — смачно жевал Позгалёв.
— Слушайте, так и не понял, чего вас вдруг попросили? — Майков оглядел их сочувственно, — Стучусь тут в ваш номер неделю назад, — какой-то мужик в трусах… Из-за генерала, тогда, в столовой?
— О, я ж говорил — подогнал уже дикарям наши шконки, — ухмылялся торжествующе Позгалёв, словно выиграл давешний спор.
— Гадость же, — сокрушался рентгенолог, — бабье какое-то злопамятство. Ситуация ж плёвая была. Из-за ерунды приревновал. В голове не укладывается.
— Какой генерал, Иваныч, окстись. Бизнес у Лебедева.
— Ну, не знаю. При чём тут Лебедев? Я б так уверенно не утверждал.
— Продувной, говорю. Поспрошай сестричек, они про его махинации в курсе.
— Да бросьте. Не верю, — валял куски в аджике рентгенолог. — Дурного, во всяком случае, о нём не слышал. И вообще, орден Красной звезды в мирное так просто не дают.
— У кого… это у Лебедя-то, Красной звезды? — недоверчиво сморщился Алик.
— Представьте себе. От заведующей слышал, в общих чертах. То ли спас там кого-то, когда служил, то ли задержал.
— Думаю, одновременно, — пошутил Позгалёв.
Майков с натугой улыбнулся. Глянув на Никиту, как на удачный повод сменить тему, загадочно произнёс, словно та их первая беседа в номере оборвалась минуту назад:
— …Да, что касается вашего знака. Сообщаю: Козерог, стихия — земля. Упрямы, целеустремленны, консервативны, честолюбивы, замкнуты, склонны к депрессиям. Великие личности — Жанна д’Арк, Элвис Пресли, Федерико Феллини. Узнали себя?
— Не очень.
Соврал: с депрессиями и дурным упрямством — это близко, подумал Никита.
— А чё, если волосы бриолином, — вылитый Элвис, — Позгалёв улыбнулся Никите, не иначе как с намерением замириться после барана. — И не лень тебе, Иваныч, библиотеку такую таскать? — ткнул шампуром в полную книг авоську.
— Сейчас и до вас очередь дойдет, — хитро улыбался Майков, — вы у нас когда родились?
— Туфта всё, — отогнал настырную осу Ян.
— Так когда?
— Как Гагарин полетел, так мама меня и произвела.
— Апрель 61-го? Ага, Овен, значит. Овен всем знакам знак. — Заглянул в свою книжицу, поводил пальцем, — докладываю… Стихия — огонь, жизнелюбивы, решительны, никогда не оглядываются назад, самоуверенны, тоже упрямы до чёрта, эгоистичны, по натуре — прирождённые лидеры. С вас, капитан, писали. Даже не отпирайтесь.
— Туфта, Иваныч, туфта.
Туфта, не туфта, а ведь в яблочко, подумал Никита.
— А про меня? — вызвался Миша.
Глаза рентгенолога засахарились — нашелся-таки желающий. Мише было выдано подробнейшее описание его рачьего знака, в подарок — планеты-покровительницы, удачные дни, сексуальная совместимость. Майков скосился на Мишины руки.
— Можно? Так сказать, в комплексе…
Взял водительскую лопату, долго возил пальцем по широкому плато, мясистым холмам, бороздистым разломам…
— Ага, девок видимо-невидимо. Вон как исполосовано. Женитесь под тридцать, детей — согните-ка пальчик, — двое. Возможно, надолго махнете за границу, южная какая-то страна.
— Южная? Африка, что ли?
Миша, не скрывая изумления, поглядывал из-под своего чуба на подводников.
— Вот этого тут не написано. А проблемы с печёнкой — к цыганке не ходи. Печёнку надо беречь, дорогой.
— Любовь, дети, печёнка… Хоть в кого ткни, не ошибешься, — отмахивался Ян.
