У входа в корпус имелась обязательная непроницаемая для солнца беседка. На траве в горбатой тени уазика шевелилось хвостато-занозистое одеяло из воробьёв: клевали дружно каких-то букашек. Никита присел было, решив дождаться подводников здесь. Потом передумал: чего рассиживать, обратно — самое большее полчаса ходу, сам доберусь.
Баран
Сразу перед мостом через реку Мацестинку в лесистое взгорье уходила широкая, с машинной колеёй грунтовка. Главный асфальт тёк дальше, к прибрежному шоссе, а эта дорога упрямо смотрела в высокую колхидскую чащобу. После духоты солнцепека и сковородочного жара асфальта — облегчающая прохлада леса. Грунтовка забирала в кручу просторно, не сдавалась, как ни щемили её настырные ветви. Вероятно, там, наверху, спряталась жизнь: колея хорошо наезженная. Слева, невидимая за плотняком зарослей, шумела речка — то ли хвастала дарованной с неба силой, то ли жаловалась на это небо, взорвавшее её сонный бег, заставившее ленивую шевелиться, ворочаться. Деревья вокруг по большей части были Никите неведомы. Платан, акация, сосна, дуб — с этим он справился легко. Остальное — из факультативных уроков ботаники, которые он, видимо, прогулял в школе: пышное, мшистое, доисторическое — обнимало дорогу двумя сходящимися в небе гобеленами сложного лиственного разнобоя. Минут через пять ходьбы в зелёных потемках несуразно мелькнул берестяной ствол. Следом настоящая берёзовая семейка вышла к обочине. На фоне буйного тропического разгула скромницы выглядели довольно нелепо, но, шелестя листочками, словно убеждали — русский лес бывает и таким: фантастичным, разным, хоть и птицы здесь через одну иностранки, орущие гортанными голосами. И тут вдруг слева, в зелёной стене — долгая брешь, синий прогал с одиноким облачком. Похоже, ковёр, что ближе к воде, не вынеся своей тяжести, рухнул, утащив заодно хороший кусок грунтовки. Никита подошёл поближе к рваному краю дороги. Из провала торчали верхи деревьев, а ниже, если перегнуться и посмотреть, — стволы с корневищами полоскались в пенном крутящемся хороводе. Шершавый изумрудный язык жадно тянулся к вспухшей реке, местами перекрывая русло, вынуждая воду, шарахаясь бурунами от голых щупальцев-кореньев, каруселить в обход.
Сначала он решил — показалось: всего лишь причудливый клёкот реки, похожий на блеянье. Никита влез на одну из верхушек — старый узловатый граб, двинул ветки. На речном валуне, чуть выше по течению, лежал баран. Лежал, подобрав под себя копыта, обречённо выдувая волнистыми губами свой бараний страх. Кудлатый бок был распорот, и горная мутная вода вылизала свисающую гроздь потрохов до бледно-окоченелого цвета. Крови не было видно, Мацестинка выпила, похоже, всю, и теперь тянула, разматывала требуху, колышущуюся мёртвым драным флагом в пенных накатах.
Никита спрыгнул на грунтовку, пошёл обратно к шоссе — только б не проскочили, у Миши наверняка отыщется веревка: если вниз по веткам, барана можно попробовать спасти.
Стоял, ждал на печёной развилке. Ожидание показалось бесконечно долгим. Пролетели? Вряд ли, пока Ян всех ванщиц не обворожит — не двинутся. Наконец, загудело железо: сверкающую морду уазика подбрасывало на плохом асфальте. За рулём — лысина Позгалёва: уговорил-таки Мишу. Ян ударил по тормозам, головы в кабине тряхнуло, машина пошла юзом, сыпанув Никите под ноги пыльного крошева. Вылез, встал во весь рост на подножку, довольный, как пацан — дали порулить.
— Сидай! Хорош дуться!
— Ты стихию хотел?
— Ну.
— По этой грунтовке.
— Покажешь?
— Покажу.
Растёбин забрался назад.
— О, гигант наш! — вновь завёл обидную пластинку Алик.
— Ну всё, харэ, цыц там, — прыскал Ян, вроде и одёргивая мичмана, и тут же едва сдерживая смех от давешних весёлых картинок. — Наверх, штабной?
— Наверх.
Прыскает… сейчас глянем, кто из вас чего стоит, хотя и так ясно — только и можете подкалывать и выпендриваться.
— Никит, чё, в натуре, обиделся? — дружески терся плечом Алик, — да завязывай, ну встал и встал. У нас вот висяком — потому и завидно, ха-ха-ха.
Мичманская трепотня пролетала мимо вместе с текущей за окном листвой; Никита старался не слушать Алика, думал — на сколько еще барана хватит, пока всего не размотает?
— Там баран.
— Где?
— В речке.
— Правильно, чё ему… сейчас самый купальный сезон, — отпустил шутку каптри.
— Подыхает, селем смыло.
— Настоящий, кудрявый? — почти лёг на руль Позгалёв, всматриваясь вперед.
— Ага, как Пушкин, — хмуро съёрничал Никита.
Подъехали к залому. Остановились. Верха деревьев лезли косо, в наклон, ладя зелёными стрелами плотную лиственную изгородь. Смятые хохлы сосен напоминали штабеля ёлочного базара.
— Тащ капитан: ручник, а то жопой съедем, — подсказал Миша.
— Ага, момент.
Позгалёв подтянул рычаг. Уже вышел было из машины — вспомнил, что не заглушил мотор; обратно нырнул. Поглядывая в лобовое, всё пригибался под козырек, возясь с ключами и рыская лысиной туда-сюда. Наконец, высыпали, подошли к бурелому, Никита прислушивался — баран молчал.
— И это вот — сель? Тоска зелёная, — Алик лег спиной на упругие ветки, покачался.
Ян уже проворной мускулистой обезьяной лез по сучьям граба.
— Моща! Это как же такая дохлятина, — кивнул на Мацестинку восторженно, — бережок выстелила?
— Тут речки вообще опасные, — пояснил краевед Миша, грызя былинку: сухо — еле плетётся, полило — х***як, и целой деревни нет. Вот, говорят, года два назад, в Кудепсте…
— Баран-то где?! — прокричал сверху Ян.
— Выше по течению смотри! — подсказал Никита.
— Ага, вижу!
— Давай вытащим, Ян! — крикнул Никита Позгалёву. Тут же спросил у Миши: — Миша, верёвка есть?
— Есть-то есть, а толку? Куда его? — неохотно пробурчал водила.
Ян соскочил, достал сигареты. Миша полез наверх.
— Ну что, Ян, вытащим? Жалко барана, — Растёбин пытливо прищурился на каптри.
— Баран не жилец, а я не хирург Пирогов. Весь наизнанку.
— А если к ветеринару? Или наверх его как-нибудь, там вроде деревня, хозяева-то должны быть.
— Не, кранты барану! — подтвердил с высоты Миша, — хозяева, думаю, и оставили. Таких не подбирают — адат местный. В прошлом году БТР въехал в отару — близко не подошли, для них — уже падаль. Даже на мясо не надо.
— Без вариантов: вытащим, всё одно окочурится, если не раньше, — кивал Позгалёв. — Разве что на шашлык.
— Шанс есть. Вдруг не окочурится? Слабо, что ли, слазить?
— Говорю — труп тащить. Хорошо, достали. Все равно одно из двух: с воинскими почестями под кустиками или на шампур. А на шампур — значит, Позгалёв возись с мясом. Ты ж его разделывать не будешь? И шашлыком, небось, таким побрезгуешь. Или не побрезгуешь?
