— Вот Лебедь брехло: мой уаз! Говорю ж, Коптелова, — Алик по-хозяйски распахнул дверцу.
— Как звать, боец? — поинтересовался Ян.
— Михаил.
— Заводи, Миха!
Михаил насмешливо хмыкнул, с ленцой примял неуставной чуб, но пилотку посадил на затылок, и упрямый вихор вновь по-петушиному взвился к солнцу.
Никита с Аликом устроились сзади. Позгалёв, по старшинству звания, сел вперёд. Тронулись. У Миши оказался немного нервный, но все же понятный стиль езды: ему не Мацесту не терпелось приблизить, а, наверное, свой дембель, ну и вдобавок эти трое пропотеть помогли. Правил он, впрочем, красиво, вписываясь в повороты плотно, срывая иногда своё настроение на дряхлой раздатке, когда та застревала не так и начинала предсмертно хрипеть.
— Чтоб тебя… Хватай, зараза!
— Шутки шутками, Никит, — приклеивался к Растёбину на виражах Алик, — а если с хозяйством проблемы, сероводород — самое то. Я слышал, его прям туда заправляют, и прощай простатит.
— Да, тут главное не паниковать, Никитос, — вставлял свои пять копеек Позгалёв, — как говорит наш комлодки: если б не простатит, так бы и не узнал, что такое дружба с женщиной!
Подводники дружно захохотали.
— Наш любит так, — подхватил позгалёвскую шутку Алик, — старпом за боцманом по лодке должен бегать, как активный за пассивным.
И опять гоготать.
— Подкалывайте, подкалывайте. Нет у меня никакого простатита.
— Ну так штабной — не моряк. От дальних походов у нашего брата частенько на полшестого… А у водил от сидячки, да, Миха?!
— Че-го? — недовольный Миша хмурился еще усердней.
— Миша, дай порулить, — на полном серьёзе просил Ян.
— Не могу. Ваишники…
— Нет тут никаких ваишников. Ваишники все на пляже, абрау-дюрсо пьют. В курсе, что с нами — на ванны?
— Нельзя — руль.
— Чё руль, мы ж не наливаем. А Лебедю — могила, не боись.
— Да чё мне Лебедев, начальник? Побоку. Просто как-то… не положено.
— А ты положи. С нами можно. Ох, какие пошли! Не, вы видали, простатитчики?! — Ян шаровой молнией оборачивался на шествующих по обочине девушек, — Миша, хоть сбавляй на достопримечательностях! Я таких даже в Сочи не видел!
— Не слушай его, газуй, Миша, на ходу ж понасобирает! — ворчал Алик.
— Прицепа нет? — хорохорился Ян.
— Не, — отвечал с отходчивой усмешкой Михаил, подобрев и, кажется, простив морякам сегодняшнюю непунктуальность.
— Новость хотите? — вспомнив Дашины слова о лебедевских делишках, Никита решил поразить друзей своей информированностью. — Лебедев-то наш номер, говорят, уже того… сдал.
— Тоже мне, новость, — куда-то в брезентовую крышу буркнул Ян, — чё удивляться, чокнутый Еранцев ему в масть подвернулся. Откуда твоя новость прилетела?
— Даша.
— Ну вот, а мне кое-кто из сестричек напел.
— И чё молчал? — крепко пнул позгалёвское сиденье Алик.
— Теперь в курсе, Мурз. Действуй. Кому жаловаться будешь, Коптелову? Или Еранцеву? Лучше сразу министру обороны.
— Ну, Лебедь — гандон! — Алик жахнул кулаком по дверце, — Миша, когда Коптелов будет?
— Железо-то при чём? По Лебедеву и стучите. В сентябре.
— И чё, мог он? А, Миш?
— Я в эту кухню не лезу.
Сероводород
Съехали с трассы. Пролетели над вспухшей после дождя речкой Мацестинкой, играющей булыжными мускулами. Попетляли меж домишек. Ещё минут пять по широкой платановой дороге, вдоль шумящей воды. И вот впереди — настоящий дворец с размашистыми крыльями-колоннадами, окружённый пальмами и оравой кудлатых деревьев.
— Уже? А сель? — недовольно озираясь, пробурчал Ян.
— Остальное — без меня экскурсия, — Миша заглушил мотор.
— Эх, с вами дождешься зрелищ, — Позгалёв потянулся.
Солдатик достал из внутреннего кармана гимнастёрки какие-то бумаги. Протянул Яну.
— Курсовки. Там отдать надо.
— Чё мне твой путевой лист? Веди.
Для всех лечебница была на замке. Североморцев ждали.
— Загружаем, девочки! Звездуны лебедевские приехали, чтоб их! — стриженая под мальчика, румяная, в соку, бабка, на сероводороде обманувшая время, весело кричала в глубь залы.
Ответом доносилось ворчливое:
— Радио что-ли нет?! Притащились…Сколько грузим?!
— Четыре! — посчитав их глазами, кричала встречающая.
— Не-не, трое, — Миша суетливо совал курсовки.
— Все верно, мать, тут я старший. Четверо звездунов, — Позгалёв пресекал Мишино дезертирство суровым подмигиванием.
— Четыре грузи! — вновь летело в глубь зала указание.
— У меня ж ничё! — изумленно жал плечами Михаил, плохо веря в повышенное внимание к своей персоне, а заодно в то, что его так легко уговорили.
— Ни завернуться, ничего!
— Чё-нибудь найдем, не разоряйся.
— Так, ребята, всё с себя, и в самый конец. Больных нет? Сердце, печень, почки?
— Вскрытие покажет.
— И трусы? — волновался Алик.
— И трусы. Если пачкать не жалко.
— Переодевалки-то есть? — продолжал беспокойно вертеть головой Мурз.
— Для стеснительных, — ванщица показала на рядок ширм, — вон туда…
— А для тех, которые наоборот? — шаловливо играл бровями Ян.
— Хоть наоборот, хоть навыворот. Богатство ваше тут никому не интересно.
На дальнем краю шипели и бились целебные струи, тянули сюда сладковато-затхлый душок. Нерезкий, на грани первой яичной тухлости, он втекал сквозь щели ширмы густым туманом. Нагибаешься, выпутываясь из шортов — вот коленки твои, пальцы ног — выпрямляешься, и тебя уже — половинка безногая. Никита завозился, слыша, как эти трое шлёпают мимо — лапки мичмана последними. Что значит вояки: на раздевание — двадцать пять секунд. Нагнал их — лысого, смоляного, вихрастого. Лысый уже резвился — большой голый ребёнок, подкрался к смоляному и сдёрнул с него плавки, сам не свой от такой потехи.
— Сказали ж — и трусы!
— Отвали! — подхватывался Алик, стыдливо приседая.
Ванны, ванны… целая батарея корыт. И только в четырёх, у окна, зеленоватая вода слабенько курилась, создавая ощущение, что ёмкости налиты живым дымным светом. В ближней бабулька туда-сюда энергично выгуливала ладонь. Достала облитую солнцем, вытерла о пластиковый фартук, запачкав его сопливым золотом.
Недобро посмотрев на прибывших, кивнула куда-то им за спины:
— Можно.
