В три позвонила Анжелика.
— Ну как дела, милый? Ты решил все вопросы?
— Нет, Анжелочка. Все очень и очень сложно.
— Когда ты будешь?
— Постараюсь вернуться как можно быстрее…
Она начала звонить с интервалом в полчаса. С каждым разговором ее голос становился жестче. В итоге она не сдержалась:
— Я, по-твоему, кто? Уличная девка по вызову? Я должна сидеть в четырех стенах, пока ты там разруливаешь свои дебильные махинации? Лучше бы я сидела в московском ресторане. Ты испортил мне праздник. Ты бездушный пошляк и эгоист. Покупай мне билет в обратную сторону. Я больше не намерена находиться в вашей деревне.
— Поезд через два часа. Билет тебе завезет мой друг Олег. Привет мегаполису и Энтони!..
Олег мою просьбу выполнил, о чем сожалел. Эта стервоза накинулась и на него. Орала: «Скажи мне, кто твой друг!» Проклинала Ригу. Еще просила уведомить меня, что я конченый ублюдок. Это потому, что я не реагировал на ее звонки.
За полтора часа до начала тренировки я набрал телефон Надежды.
— Надежда, извините, но…
— Ой, Мишенька… Это вы меня, ради бога, извините. Мне так неудобно перед вами… Это совсем другая девочка. Это не та Анжелика, которую я знала. Мой муж готов был ее придушить. Более того. К моей старшей дочери пришла подруга. Она — дочь известного банкира. Так вот, она была в шоке от разговоров Анжелы. Весь словарный запас состоит из названий дорогих фирм, ресторанов и заморских блюд. Гонору у девицы просто море разливанное. Я вас понимаю, я вас очень понимаю, Мишенька… Я, честно говоря, вздохнула, когда ваш друг завез ей билет. Она еще бросила: «Если бы он мне не СВ купил, я бы его в порошок стерла». Ой, подвела я вас. Аж неудобно. Деньги я вам, Мишенька, верну и обещаю найти хорошую партию бесплатно. Договорились?
— Вы так не переживайте, Надежда. Денег не надо. Вы свою работу выполнили, а люди не часы, гарантии на них нет. А насчет хорошей партии… Я думаю, что еще чуток погуляю. Рановато мне пока в эти партии играть.
Сочинение
У стенда с репортажем о субботнике стояла Ира Лазаренко. Ира похожа на Пушкина. Смоляные, напоминающие разбросанные пружины, волосы, заостренный подбородок. Впрочем, больше от Пушкина в ней ничего не было. Учителя говорили, что Ира — это вторая Софья Перовская. Наверное, Софья была такой же стервой. С выпускной контрольной Ира мне не помогла. Послала с издевательской ухмылкой. Время до экзамена еще было, решил пообщаться:
— Ириша, а помнишь, как мы последний раз ездили в колхоз?
— Помню. А тебе какое дело?
— А помнишь, как нас повели на ферму? Помнишь грустных буренок, забавного дедка, который вместо «вот» говорил «оть»?
— И действительно, дедок был забавным… Помню, — Ира улыбнулась и отвела взгляд от стенда.
— Иришка, а помнишь доярок? Одна собиралась домой после утренней смены и что-то весело рассказывала двум, что помоложе.
— Да, они такие румяные были, развеселые.
— Ага… Румяные, развеселые и упитанные такие. Я такие сиси, как у этих доярок, только у тебя во всей школе и видел, Иришка. Все думаю, почему ты их для удобства во время уроков на парту не кладешь?
— Придурок несчастный… Всю башку об лед отбил?! Дебил зловредный…
Слово «дебил» Ира произносила нараспев, через «э», и употребляла его достаточно часто, потому как за высокомерие ее подначивал не один я.
Из туалета с горящими глазами вышел Алик Капитонов. Этот с ролью клоуна давно смирился. Разок его поймали в отхожем месте за рукоблудием. Потом физрук засек нюхающим клей в раздевалке. Я зашел в туалет. «Моментом» не пахло.
Через несколько минут всех пригласили в зал. Длинные ряды парт, у входных дверей — два ведра воды с черпаками. Наверное, чтобы жаждущие перезаражали друг друга гриппом. Стол для директрисы и завучей — на возвышении. Переносная доска с выведенными темами сочинений. Толстого я не читал, с творениями Тургенева был знаком мимолетно, Пришвиным не болел. Вот Лазаренко распишется. Классиков она к дебилам не относила, но любила во время устных ответов выдать что-нибудь наподобие: «На мой взгляд, Лев Николаевич поторопился…» Если бы Лев Николаевич поторопился, его творения по объему затмили бы современные Интернет-энциклопедии. В самом конце списка разместилось мое спасение: «Памятники воинам-освободителям Латвии». В тысяча девятьсот восемьдесят втором году всем было понятно, что речь об освободителях от гитлеровских войск. Сейчас по-другому. В латышских школах пишут о воинах-освободителях от коммунистического террора, в русских — тема формулируется более протяжно: «Памятники воинам-освободителям Латвии от немецко-фашистских захватчиков».
Начать можно с маршала Баграмяна. Земляк, почетный гражданин Риги. Памятник тоже имеется. Вагон-салон с портретами Ленина, Сталина и Жукова, стоящий на запасных путях.
В самом вагоне я не был, а вот через занавесочку разок заглянул. На столе — книги, чернильница. Книги наверняка содержат творения вождей мирового пролетариата. Дивана я не разглядел. Но раз вагон-салон, то диван с креслами быть должен. Карта театра военных действий, само собой, висит. Скорее всего, висит как раз с той стороны, с которой я в вагон и заглядывал. Еще напишу о серебряном подстаканнике и маленьком пейзаже родной Армении.
Есть еще братская могила под Олайне. Но про нее особо не распишешься. Гранит, высеченные золотом фамилии, венки. Истории боев в тех местах я не знал.
Сквозь шелест листков донеслось с шипением сказанное: «С-с-сука». Директриса выпрямилась подобно сурикате. Кто-то неумело сымитировал чих. Нужно от всего этого отвлечься. Я бросил взгляд на грудь Лазаренко и начал писать.
…Посреди болота мы увидели небольшой островок. Лукошки уже были почти наполнены сыроежками и груздями, но мы решили посмотреть, что на этом маленьком, окруженном болотами пятачке. К островку вели деревянные доски, перекинутые через топь. Оставив лукошки, мы двинулись к поросшему мхом бугорку. Шли осторожно, балансируя на прогибающихся досках. По спине пробежал холодок. Небольшой окоп и пожелтевшая от времени табличка: «На этом месте в 1943-м году рядовой Павел Бажов вел ожесточенный бой со взводом немецких захватчиков…»
После того как патроны у Павла Бажова кончились, он получил предложение сдаться, и немцы двинулись к последнему оплоту бойца. Подпустив извергов поближе, солдат подорвал три гранаты и героически погиб, уничтожив семь фашистов. Сначала я хотел написать, что гранат было четыре, а фашистов пятнадцать, но, подумав, решил, что война — это все же не соцсоревнование.
С кегумских болот я переместился на болота под Тукумсом, а закончил повествование на болотах у границы с Литвой. Рукопись я сдал раньше всех.
