Она сказала не «Спасибо, Коля», а «Спасибо, ребята…»
И много было тостов потом и веселья много. И ночь растянулась, как черная резина, надолго. И говорили сокровенное друг другу, и выходили под звезды «подышать». А они голубыми ледышками кололи черное небо и манили к себе, завораживали, как глубина.
А утром я проснулся в спальнике на раскладушке. Было очень тихо в доме. За окном серела рань. И сон вспомнился: маленький, беспомощный, игрушечный человечек в ластах. Он болтается над бездной на тоненькой ниточке, которая уходит вверх, к вершине сверкающей снегом горы, срезанной темными облаками. Он судорожно машет руками, ногами… Он не может преодолеть тот небоскреб воды, который стеклянным стометровым столбом давит на него…
От жалости к беспомощному человечку я проснулся.
Кажется, все еще спали. А я лежал в полумраке комнаты и думал: оправдан ли был Колин риск. Кому он был нужен? Ему, Свете, нам? А что, если бы все закончилось иначе? И вместо дня рождения была бы тризна. На скольких из них я потом побывал. Глубина не отдает свои метры без дани. Но тогда я об этом не ведал еще – лишь догадывался.
А через несколько часов, после утренних размышлений, я готовился к погружению. И мне вспомнились слова Кусто, изобретателя акваланга, давшего людям свободу птицы под водой и сыпанувшего как из рога изобилия новыми неведомыми ощущениями.
Он говорил: «Я не предпринял бы ни одного погружения, ни одного плавания, если бы заранее знал его итог».
Начинался новый день. И он нес свои новые заботы.
Снег, уходящий вверх…
Начало июля…
Жара плавит асфальт и на второй раз плавленые сырки, разрезанные кусочками и лежащие на газете, разостланной поверх ровно подстриженной травы газона, в некотором отдалении от запасной взлетной полосы.
Есть совсем не хочется, хотя дело уже к обеду, а мы сегодня даже не завтракали. И в основном присутствующие здесь, в этот час, пьют противную теплую минералку, лишь изредка, как бы по инерции, беря кусочек сыра и отламывая от подсохшей буханки немного хлеба.
Вокруг здания аэропорта, видимого отсюда, никакого движения. Да и на взлетном поле как-то пустынно и сонно…
Наша группа из четырех человек ждет прилета грузового самолета «Антей», который должен доставить в Сибирь из Москвы изготовленные в Канаде по заказу Института океанологии глубоководные аппараты.
На сей раз «Аэрофлот» работает без сбоев. Точно по расписанию гулко приземляется самолет-гигант, и уже через несколько минут из полумрака его чрева, как из тоннеля, на специальных платформах выкатываются два небольших, новеньких, изящных красно-белых аппарата с надписью на их рубках: «Paisces-7» и «Paisces-11».
По согласованию с Лимнологическим институтом, представителями которого и является наша группа, «Пайсисы» будут работать на Байкале по международной программе рифтовых зон.
Дело в том, что Байкальская расщелина, протянувшаяся от Станового хребта в Сибири до озера Хубсугул в Монголии, по мнению ученых, похоже, обладает признаками океанического рифта. Байкал же является его центром. Следовательно, не исключено, что он является «зародышем» будущего океана.
И если человечеству суждено уцелеть на этой планете, то возможно, что наши далекие потомки будут жить на берегу Великого океана, тем более что реальные, уже существующие, берега Байкала, по точным замерам из космоса, ежегодно раздвигаются на два сантиметра. Жаль только, что нам не суждено прожить все эти миллионы лет. Узнать, подтвердилась ли данная гипотеза. Тем более что экспедиция, в которую включен и я, как раз призвана подтвердить или опровергнуть это, хотя бы в первом приближении к истине.
В ее состав кроме нас – лимнологов – включено еще много различных специалистов: геологи, ихтиологи, механики, пилоты глубоководных аппаратов, профессиональные водолазы…
Остаток лета и почти всю осень мы будем жить и работать в небольшой симпатичной деревушке Большие Коты, расположенной на самом берегу Байкала, куда и должны быть теперь доставлены аппараты, для которых там уже приготовлена специально оборудованная баржа, на которой кроме места для «Пайсисов» предусмотрен целый лагерь из нескольких жилых вагончиков, различных подсобных помещений: мастерских, камбуза, гальюна…
Аппараты закатываются на длинную автомобильную платформу, надежно закрепляются на ней. И уже через час после прибытия «Антея» мы со своим драгоценным грузом устремляемся по прямой, но гористой дороге к Байкалу!
Подъем. Спуск… Шуршание шин по асфальту или натужный рев мощного мотора. Подъем. Спуск…
И вот уже на одном из подъемов, с верхней его точки, в обрамлении синеватых гор, в их разрыве, откуда вытекает Ангара, волшебно блеснул драгоценным сапфиром Байкал. От которого веет долгожданной прохладой и в котором ощущается неторопливое спокойствие вечности…
Еще через полчаса мы уже на причале, где нас ожидают автомобильный подъемный кран и паром «Дедушкин», который и доставит нас к месту назначения – пирсу биологической станции Иркутского университета, которая как раз и расположена в этой самой деревушке Большие Коты и среди персонала которой (в основном женского) у нас уже имеется немало знакомых.
В Котах мы сходим с парома, и нас очень приветливо встречают все те, кто оказался в этот час в этом месте: сотрудники биостанции, студенты биологического факультета университета, проходящие здесь летом практику, местные жители – знакомые и не знакомые нам, корреспонденты местных и центральных газет… И пока паром транспортирует «Пайсисы» к другому – «Водолазному» – пирсу, расположенному неподалеку, идет веселый треп, пожатие рук, похлопывание друг друга по плечам и спине. На ходу задаются необязательные вопросы, бросаются в ответ необязательные ответы… И все это время, пока мы идем по недлинному пирсу к биостанции, я ищу в этой шумной веселой толпе белокурую девушку с грустными глазами, у которой здесь, в Котах, преддипломная практика…
Уже почти вечер, который как-то незаметно, словно на цыпочках, подкрался сюда. И когда я остался один в отведенном мне вагончике, я вдруг ощутил, как устал за этот летний бесконечный день… И уже почти засыпая, с улыбкой на губах, я вспоминаю, как три дня назад мы познакомились с Леной на пароме «Дедушкин», который по каким-то надобностям пришел в Коты вечером и остался у биостанцевского пирса ночевать. И как на нем включили музыку – хорошую, спокойную, трогательно-ностальгическую. И, как бабочки на веселый свет прожектора, на его палубу «слетелись» неугомонные студенты (да и не только они), которым любой день, даже вчерашний понедельник, хочется превратить в карнавал.
Мы танцевали с Леной под мелодичную песню Дассена, поющего что-то о своем Париже и о своей любви, а Лена грустно говорила мне, что эпоха героев и рыцарей, похоже, навсегда и безвозвратно миновала…
* * *
Середина июля… Радостный яркий солнечный день.
Искрящиеся блики то вспыхивают, то гаснут на слегка колеблющихся бирюзовых водах.
