Жилой вагончик и электростанция останутся на берегу до летней экспедиции.
Еще несколько дней мы жили на берегу и ходили погружаться к наружной майне, «водолазная» же постепенно заросла льдом. А у берега уже стали появляться проталины.
Весна неумолимо наступала. И это совсем не радовало меня.
Да и у всех настроение было какое-то странное. Словно мы вдруг стали делать не свое дело и от этого как-то отдалились друг от друга.
У меня же и вообще было такое ощущение, что все здесь встретились словно случайно, как на каком-то бестолковом неряшливом полустанке, на несколько часов, где нет и не может быть привычного ритма, а значит, и нормальной жизни.
Спали теперь вволю. Дежурные не назначались. И обеды и ужины готовились лишь эпизодически. А так, каждый чего-нибудь перехватывал на ходу, в перерывах между своими работами.
Одним словом, все делалось лишь по инерции. Похоже, в глубине души все только того и ждали, когда же за нами наконец придут машины.
Странным образом шутки и смех прекратились, как будто мы были в чем-то виноваты друг перед другом и чувствовали это.
Было время утреннего кофе (пожалуй, единственная еще сохранившаяся традиция), когда кто-то первым услышал в тишине нашего завтрака шум моторов.
Выскочив из вагончика на лед, мы увидели, как две грузовые машины быстро движутся в нашу сторону.
Они остановились метрах в двадцати от берега, к которому уже нельзя было подъехать.
Шофера отказались от кофе и заговорили наперебой.
– Мужики! Скорее загружайтесь. Лед неважнецкий. Надо до обеда проскочить назад.
Меньше чем за час мы закидали как попало все оставшееся в кузова машин. Закрыли вагончики. И тронулись в обратный путь.
Казалось, что лед, уже не прозрачный, а матово-блеклый, слегка прогибается, пружиня при этом под колесами грузовиков.
Но страшно почему-то совсем не было.
Вылетающие из-под колес во все стороны светлые брызги, сверкающие всеми цветами радуги в ярких солнечных лучах, радовали глаз.
И хорошо было лежать в кузове на матрасе, укрывшись полушубком, и с элегической грустью думать о том, что вот какой-то период твоей жизни уже закончился. Но что-то еще будет обязательно впереди. И может быть, даже еще лучшее…
Почти перед самой Листвянкой машины вдруг остановились, и я увидел, как шофер первой в резиновых сапогах вышел на мокрый лед навстречу какому-то лихому водителю легковушки, которая, судя по направлению, намеревалась пробиться в Коты.
– Как лед? – спросил высокий голубоглазый незнакомец нашего шофера, который доставал ему лишь до подбородка.
– Хреновый. До Котов, может, и проскочите, а назад, если сегодня же возвращаться надумаете, машину придется по береговой тропинке на руках нести, – хихикнул он, неожиданно обрадовавшись своей «остроумной» полушутке.
– Поутру еще несколько дней можно будет туда-сюда ездить, – добавил водитель уже нашей машины, подошедший к ним.
И тут я увидел Ольгу. Она «выплыла» из машины в открывшуюся дверь и также плавно, словно земное притяжение почти не действовало на нее, «паря», зашагала к кучке людей. И наши небритые, в экспедиционной робе «орлы», высыпавшие на лед, с веселым гомоном со всех сторон обступили это нездешнее, выпадающее из реальной ситуации создание. А она, отшучиваясь и улыбаясь им, приподнимается на носках, выискивая кого-то поверх их голов.
Я выбираюсь из кузова на лед и подхожу к весело галдящей компании.
– Привет, – говорит мне Ольга, протягивая теплую руку без варежки.
– Привет, – отвечаю я, стесняясь протянуть ей в ответ свою огрубевшую шершавую ладонь. И вдруг замечаю, что мы стоим уже одни, как на ярко освещенной сцене.
– Ну что, все кончилось? – спрашивает она.
– Похоже, что так, – отвечаю я. Совсем, впрочем, не веря в это.
– А я хотела к вам в Коты с отцом проскочить. Воскресным обедом вас угостить и достать заодно кое-что из проб.
– А сегодня что, воскресенье?
– Да.
– Ну, еще накормишь… В другое время и в другом месте. В другое воскресенье…
Все три машины одновременно засигналили на разные лады, и мы с Ольгой побежали каждый к своей. В разные стороны.
Грузовики покатили, миновав черную «Волгу», которая, как только мы проехали мимо нее, тоже тронулась с места. Сначала – в противоположном направлении, а затем, образуя плавную дугу, стала разворачиваться. И на берег уже выехала вместе с нами.
«Все нормально, малыш!» – сказал я самому себе, не зная даже к чему, собственно говоря, это относится…
Два букетика синих ромашек
Мне хочется оживить только несколько дней из последних лет, минувших без моего друга Сереги.
Эти несколько дней связывают три дня поминовения. Три тризны по другу. Именно тризны, потому что есть что-то языческое в том, чтобы на поминках крепко выпить, закусить и чуть ли не пуститься в пляс.
Я постараюсь восстановить события в их естественном порядке, но не буду придерживаться этого правила строго. Потому что некоторые эпизоды так ярки в моей памяти, как будто все происходящее случилось вчера. А то, что было вчера, уже затянулось легкой дымкой забвения, и память не хочет удерживать эти события. Значит, в них нет яркости и силы. И памяти они не нужны.
* * *
Маленькое сельское кладбище на изумрудной полянке, залитой солнцем.
Метрах в двадцати от кладбища – Байкал. Лениво-спокойный в это время года.
Падь «Жилище» упирается здесь в него и продолжается уже в его водах – вместе с речушкой, журчащей шмелем, – каньоном «Жилище», названном так в честь пади.
Кладбище в этот солнечный летний день похоже на клумбу: яркие разноцветные оградки, непожухшие на солнце цветы из пластмассы.
«Выходит, что мертвые цветы живее живых?»
Нет. Это только издали все сливается в одну веселую цветовую гамму и цветы кажутся яркими и беззаботными.
Вблизи они пыльные и потерянные.
«Видимо, давно не было дождя».
Да и на деревянных оградках краска почти везде растрескалась и потускнела. На некоторых штакетинах слезинками выступила смола.
Все-таки это кладбище, а не большая и яркая клумба.
И обратил я к отчаянию сердце
[8].
Жутко читать свою фамилию на надгробной плите, даже зная, что под этой плитой лежишь не ты… На этом маленьком сельском кладбище на самом берегу Байкала.
И так горько сознавать, что черточка между двумя датами, высеченными на гранитной плите, вмещает в себя до обидного мало лет.
